Следователь молчал.
– Позвонить от тебя можно? Пешком не хочу идти.
Следак передвинул аппарат.
– Через девятку.
– Ага, дякую.
Генерал набрал номер, отдал распоряжение, чтобы его забрали.
– Щас приедут. Они тут рядом стояли. Тебя подвезти?
– Нет, спасибо.
– Ну, как знаешь. А ты все же подумай над моим предложением. Против силы не стоит переть, Саш. Никто это не оценит. Да… деньги когда вернете?
– Получите в установленном законом порядке.
– Ну, как знаешь, – генерал поднялся. – Бывай.
Через несколько минут бронированный, с подсвеченными изнутри стеклами «Мерседес» плавно отчалил от тротуара и растворился в сгущающихся киевских сумерках. Следователь, стоя у окна, увидел, как он мелькнул в пролете между домами – и исчез…
На следующий день следователь зашел на работу только на полчаса. Дело еще было открыто, он, как процессуально-самостоятельная фигура, имел право делать что угодно. И потому наполнил большую спортивную сумку камуфляжного цвета, которую можно носить как рюкзак, – с ней он прошел все АТО, – и положил ее в багажник старенького «Фольксвагена», который у него тоже был со времен АТО. Никто не остановил его, и никто не задал ему ни одного вопроса.
Уже направляясь в центр Киева, он набрал номер. Ответили сразу.
– Алло.
– Это я, – сказал следователь.
– Ага, – генерал был явно в хорошем настроении, – надумал?
– Да. Сейчас можно к тебе подскочить?
– Сейчас… ладно, давай сейчас. В главное здание. У меня тут делегация… немного подождешь, ничего?
– Ничего.
– Тогда давай, подъезжай, роевой…
– Вниз кого пошли встретить.
– Зачем?
– Подарок у меня для тебя.
Генерал засмеялся:
– Умнеешь. Ладно, пошлю…
Министерство внутрешних справ Украiны находилось на улице Академика Богомольца, 10 в многоэтажном, построенном во времена великого министра внутренних дел СССР Щелокова здании. Раньше оно было огорожено красивой кованой чугунной решеткой, а на пропусках несли службу два милиционера. Теперь главное здание МВД было огорожено бетонным забором высотой не менее пяти метров, с камерами и сплинкерами поверху для распыления раздражающего газа, а на входе стоял БТР и нацгвардейцы, вооруженные автоматами. На крыше заняли позиции снайперы, через каждые пять метров на заборе через трафарет было нанесено краской.
Увага! Зупинятися або повільно їхати заборонено! Паркуватися заборонено!
Все изменилось в этом здании с тех пор, как оно было построено. Неизменным оставался лишь памятник Жеглову и Шарапову, поставленный здесь в иные, куда лучшие, времена. Его хотели сносить… то ли в рамках демократизации МВС, то ли в рамках общей кампании по борьбе с коммунистическим наследием… сама власть сносить не собиралась, не осмеливалась, но власти и не надо было, достаточно было шепнуть кое-кому: «можно». Как ни странно, памятник спасли уголовники. Киевские авторитеты доходчиво объяснили всем свидомым и политически активным, что и с кем произойдет, если памятник вдруг «упадет». Аргументы оказались доходчивыми: памятник стоял до сих пор, и стражи порядка тех, давних, времен с грустью и осуждением смотрели на правоохороньцев новых, ведущих себя как… фашисты на оккупированной территории…
Так что памятник стоял – пусть власти его от греха подальше и огородили высоким забором…
На въезде в очередь стояли машины. Когда дошла очередь до него, следователь предъявил права, к ним – резинкой, с обратной стороны – была прицеплена карточка ветерана АТО. Так делали многие ветераны, потому что даишники
[13]
лучше относились в таком случае и могли ограничиться предупреждением вместо штрафа. Проверяющий документы лейтенант улыбнулся, увидев карточку.
– К кому?
– Борисенко, к замминистра Квачу.
Лейтенант быстро проверил по планшету:
– Вас нет в списках.
– Мы только что договорились. Могли не включить.
Лейтенант быстро осмотрел салон, отступил в сторону:
– Багажник покажите.
Следователь вышел, немного прихрамывая, прошел к багажнику, открыл его. Там ничего не было, кроме большой сумки. Лейтенант показал на нее:
– Что в сумке, откройте.
Следователь вжикнул застежкой молнии. В сумке плотно лежали пачки долларов. Очень много.
– Хорошо, можете проезжать, пан Борисенко.
В сухом голосе лейтенанта прозвучало тщательно скрываемое презрение.
Следователь проехал дальше, припарковался в тесном дворе, рядом с огромным светло-серым «Субурбаном». На борту машины вяло колыхался американский флажок.
Он достал из багажника сумку, надел ее за плечи как рюкзак, поковылял ко входу.
После того как он прошел к основному зданию, к нему сразу устремилась и охрана, и молодой человек в аккуратно отглаженной новой серой форме.
– Прошу прощения, ваши документы.
Молодой человек оттеснил безопасников:
– К замминистра.
– Пан майор, сработка.
Молодой майор посмотрел на безопасников как на пустое место. Те молча отступили, знали, с кем в этом здании связываться не стоит. А то отправят служить на Донбасс или еще куда, где пулю в брюхо получить – плевое дело.
– В журнал записывать?
– Нет.
Они прошли через вертушки, следователь прошел с трудом из-за рюкзака. Опять сработка, но безопасник, только вскинувшийся, мгновенно сел на свое место под взглядом майора-порученца.
– Пан генерал сейчас занят, он примет вас, как только освободится.
– Добре. Туалет здесь где?
– В общий лучше не ходить. У нас на этаже отдельный есть.
Из туалета следователь вышел довольно быстро. Подмигнул порученцу.
– Пока пан генерал занят, можно в буфете на этаже посидеть.
– Нет, времени нет. Еще кто вперед проскочит. В приемной посижу.
– Хорошо.
Они прошли в приемную. Она была сразу на два кабинета, общая; на диване сидели двое; увидев огромный рюкзак, оба насторожились, один вскочил и преградил им путь. Как доберманы… сухие, поджарые, настороженные, в одинаковых костюмах-двойках и едва заметных микрофонах-наушниках.
– Что там? – спросил охранник, показывая на сумку.
– Вам какое дело? – грубо ответил майор-порученец.
– Мы должны проверить. Такая сумка представляет опасность.
