– А я в свою очередь, – сказала Уна, – могу задать вам нескромный вопрос?
– Да, если только вы не журналистка.
От этой шутки на щеках Уны обозначились ямочки, особенно обворожительные летом.
– Я хотела бы знать, видел ли Гитлер «Великого диктатора»?
– О, вот уж чего не знаю! Знаю только, что он запретил фильм, как в Германии, так и во Франции. Я, конечно, от всей души надеюсь, что он его видел. Тем более что он украл мои усики!
Чаплин произнес эту фразу как нечто само собой разумеющееся. Будто сказал, что дважды два – четыре.
– Да ну? – удивилась Уна.
– В двадцатые годы он начал отращивать этот квадратный пук волос над верхней губой, как делал я уже с четырнадцатого года. Он всем подражает. Слово «фюрер», например, он стащил у Муссолини, который приказал называть себя «иль дуче». Да, я думаю, что он украл у меня усики! Это особенно смешно потому, что для меня квадратные усики моего персонажа символизируют его тщеславие, так же как шляпа и трость.
– Только у него они настоящие.
– Да, а мои всегда были накладные, откуда вы знаете?
– Вы сказали это в интервью «Лос-Анджелес санди таймс». А почему вы не отрастите настоящие усы? Вы не переносите волос на лице?
Чарли улыбнулся ее дерзости. Эта маленькая язва приятно отличалась от готовых его облизывать угодниц из «Поло Лаунж».
[83]
По ходу разговора ему казалось, что разница в возрасте между ними неуклонно сокращается.
– Я хочу иметь возможность снимать усы, уходя со сцены. Я расстаюсь с моим тесным котелком, широченными штанами, башмаками сорок девятого размера, бамбуковой тросточкой… и с усиками Адольфа!
– Вы мне не ответили: по-вашему, Гитлер видел «Великого диктатора»?
Чаплин рассмеялся: настойчивость собеседницы ему нравилась.
– Я же говорила тебе, Чарли, – воскликнула Минна, – эта крошка с характером!
– Трудно сказать с уверенностью… Я думаю, Геббельс вполне мог устроить ему частный просмотр «Великого диктатора» в Берлине. Гитлер большой любитель кино, каждое его появление на публике тщательно продумано, срежиссировано, скадрировано и смонтировано, как эпизод фильма. Говорят, он называет себя «величайшим актером Европы», но я с ним не согласен: он переигрывает. В изобразительном решении чувствуется влияние его соотечественников Ланга и Мурнау. Этакая смесь «Метрополиса» и «Восхода солнца»! Вы заметили чередование общих и крупных планов в «Триумфе воли»? Это и создает ощущение силы, упоения, горячки. Прежде чем снять «Великого диктатора», я посмотрел все его пропагандистские фильмы; он, может быть, и позаимствовал мои усики, а я украл у него мегаломанскую съемку с низкой точки и всю мимику: вздернутый подбородок, нервные движения рук, воинственные порывы. Он меня повеселил, хоть и было не до смеха.
– Признайте, было бы забавно, если бы он видел ваш фильм, – улыбнулась Уна. – Хотелось бы стать маленькой немецкой мышкой, чтобы посмотреть на эту сцену… Лицо Гитлера при виде вашего Хинкеля, жонглирующего земным шаром.
– Я полагаю, что через несколько минут он выбежал из зала, крича: «Juden!» и «Дегенеративное искусство!»,
[84]
хотя я не еврей и не дегенерат.
– Если и был просмотр, всех устроивших его, надо думать, потом повесили, – вставила Минна.
– Да, насколько я знаю, самоирония ему несвойственна, – согласилась Уна.
– Вот поэтому я и думаю, что он его не видел. Так или иначе, я сомневаюсь, что этот фильм мог его как-либо затронуть. Чтобы написать «Великого диктатора», я прочел его книгу «Майн кампф». Ему неведомы сомнения. Он не из тех, кто задумывается о себе, на это у него нет времени. Он объявляет войну всему миру, вот и все. Его манера скрещивать руки выдает недостаток веры в себя. Не сомневаюсь, что Геринг его «накачивает». Поэтому я поместил рядом с ним толстяка в фильме: Гитлер и Геринг – это как Лорел и Харди!
[85]
– Это правда, что вы родились в один день?
– Нет, я на четыре дня старше!
– Четыре дня, любопытно… Он в каком-то смысле ваш двойник. Ваш пагубный близнец. Вы, наверно, знаете, что глаза у него голубые, как у вас.
– И мы примерно одного роста.
Чаплин расхаживал взад-вперед по гостиной, преобразившись в Адольфа. Он принялся бормотать что-то, якобы по-немецки, раскатывая «р»:
– Und ich meflünzet dass ich gefünt mein Kartoffeln!
Уна и Минна чуть не поперхнулись джином. Уна восхищалась Чаплином еще с «Огней большого города», то есть с рождения. Как все дети, появившиеся на свет в двадцатых годах, она выросла на его фильмах, видела их все, в кино или на частных просмотрах у друзей. Больше всего ей нравилась «Золотая лихорадка», но любила она и «Малыша», и «Новые времена» за их социальную остроту и силу, близкие к творчеству ее отца. В сущности, Чаплин был Юджином О’Нилом, только в комическом варианте. Темы всех его фильмов были драматические: голод на Клондайке, сироты, бедность, жизнь рабочего класса, тоталитаризм. И в каждом он ухитрялся показать смешную сторону самых страшных трагедий. Уна начинала осознавать, где она находится и что происходит: нечто невероятное, никогда еще не случавшееся в ее жизни. Беседовать с человеком, чьими «красноречивыми ногами» восхищался Скотт Фицджеральд. Другом Сомерсета Моэма, Эйнштейна и Джорджа Бернарда Шоу. Стоит еще учесть, что вот уже лет двадцать продавались куклы, изображавшие Чаплина, и что он возглавляет «Юнайтед артистс» (одну из крупнейших кинокомпаний, основанную им в 1919 году с Дугласом Фэрбенксом, Мэри Пикфорд и Д. У. Гриффитом). В 1942 году встретиться с Чаплином было все равно что сегодня – с кем-то одновременно столь же популярным, как Рианна, и влиятельным в Голливуде, как Стивен Спилберг. И, невзирая на «чаплиноманию», предметом которой он был во всем мире уже три десятилетия, голубые глаза Чарли оставались ясными, живыми, внимательными и ласковыми. Он ничего не просчитывал, был простым и непосредственным. Неужели со столь великим творцом можно так непринужденно общаться? Или это обычный трюк старого лицедея-бабника, строящего из себя святую простоту? Сама того не подозревая, Минна Уоллис дала ответ на вопросы Уны:
– Чарли, я впервые вижу вас таким. Вы просто сияете.
– Я догадываюсь, что вы хотите знать. Кто тому причиной – вы или Уна. Ну нет, я не попадусь в вашу грубую ловушку и не скажу, что это Уна.
