– Свежий воздух! – вскрикивала она. – Ребенку нужен воздух! Отвезти его на природу, и сразу поправится!
Затем она помчалась с младенцем на площадь – кто посмел бы ее удержать? – и отсутствовала без малого час.
Далее была безумная гонка. Карета прогрохотала по Лондонскому мосту, пересекла Саутуарк и вылетела на старую кентскую дорогу, которая уходила к пустынным высотам Блэкхита и вытянутому холму Шутерз-Хилл; грум был за форейтора и побаивался разбойников; пролетал час за часом, и они останавливались только переменить лошадей: сначала в Дартфорде, а после – в Рочестере. Ее светлость загнала их, ни разу не вышла из экипажа даже во время стоянки, потребовав только ночной горшок. Мартовским днем, уже в сумерках, они наконец достигли Боктонского имения, где удивленной экономке пришлось спешно готовить покои для ее светлости, в которых та немедленно скрылась, прижимая дитя к груди.
Сильнее же всех изумился врач из Рочестера, вызванный утром, который объявил:
– Ребенок уже как минимум сутки мертв!
Но леди Сент-Джеймс была не в себе и знай твердила без памяти, что теперь, на свежем воздухе, ребенок поправится, и доктор предусмотрительно забрал с собой крохотное тельце.
Лорд Сент-Джеймс вернулся с севера через десять дней и обнаружил, что наследник благополучно погребен в церковном дворике по соседству с Боктонским оленьим заповедником, а жена, почитай, рехнулась от горя – столь глубоко, что он какое-то время боялся настоящего помешательства.
Такими были мрачные воспоминания, навалившиеся на миледи в ее одиноком бдении в спальне дома на Ганновер-сквер почти восемь лет спустя, после безупречной укладки волос.
Она не испытывала никаких чувств к родному ребенку, которого обменяла на мертвого в ходе утренней отлучки. Когда женщина из Ковент-Гардена спросила, как с ним поступить, лишь прошипела: «Да как угодно! Я больше его не увижу». И не увидела. Графиня твердила себе, что не убивала его. И просто надеялась, что того нет в живых.
Но это было давно. И – тсс! – вошла камеристка, чтобы помочь ее светлости переодеться к выходу в то самое роскошное платье.
Айзик Флеминг имел серьезную причину ликовать. Леди Сент-Джеймс сделала заказ не меньше чем на тридцать фунтов; поскольку он знал, что гора пирожных, ей посланных, была отменного качества, то мог рассчитывать на расцвет своего дела. Подобно многим, кому не выпало счастья обслуживать подлинно светскую клиентуру, Айзик Флеминг воображал, что аристократы всегда исправно платят по счетам.
– Уж наверное, – сказал он дома, – она порекомендует нас друзьям.
Нынешние устремления Айзика Флеминга не отличались размахом, но были конкретны. Он хотел себе магазин с полукруглым фасадом.
Во времена его деда, когда семья еще обитала в костюмерной, такого не существовало. После пожара деревянные лавки старого Лондона начали вытесняться выстроенными в ряд, построенными из кирпича магазинами, но это были большей частью незатейливые строения – обычный прилавок, полки с товаром да грубо отшлифованные половицы. Но совсем недавно наметились перемены.
Мальчишкой Айзик часто выходил через ворота Ладгейт на Флит-стрит и добирался до старинной церкви Сент-Клемент Дейнс, за которой улица расширялась и превращалась в проезд, тянувшийся мимо старого дворца Савой и известный как Стрэнд. Ему нравился Стрэнд: светское место, полное всяких радостей вроде греческой кофейни, «Нью-Чёрч-чоп-хаус» и прочих заведений, где собирались адвокаты и джентльмены. Но главным предметом его внимания был узкий домик, зажатый между другими, куда он отваживался заглянуть всякий раз, когда пробегал мимо: чайный магазин «Твайнинг». Там торговали только чаем, но обставляли это на удивление красиво и элегантно. В окне выставили огромные расписные банки; бочонки, стоявшие внутри, витиевато подписали; на прилавке разместились весы, гирьки и узорчатые чайные коробочки. Не магазин, а произведение искусства.
– Хочу такой же, когда вырасту, – говаривал Айзик отцу.
И так как через несколько лет он попросился в скромные пекари, отец рассудил, что сыну уже ни к чему магазин столь шикарный, но не учел рвения мальчика. Не прошло и года, а тот уже открыл собственное заведение по соседству с трактиром «Старый чеширский сыр» и занялся пирожными. Они получались отличные. Спустя какие-то годы он выручал за них больше половины от ежедневной выпечки хлеба.
– Твоя единственная ошибка в том, – предостерег отец, – что ты слишком щедро вкладываешься в пирожные. Они едва окупаются.
– Сперва я должен сделать себе имя, – ответил Айзик. – Тогда можно и цены поднять.
Он надеялся когда-нибудь продвинуться, преодолеть решающую четверть мили и обосноваться на Стрэнде впритык к магазину «Твайнинг».
– Там-то я и найду таких покупателей, как леди Сент-Джеймс, – мечтал он.
В душе он рассчитывал на большее. Грезы как они есть, но он пообещал себе добиться цели до того, как передаст дела сыну. Он вовсе покончит с хлебом и будет заниматься только пирожными. И переедет на Пикадилли.
Моднее места не существовало. Название возникло в шутку, потому что купец, приобретший участок, сколотил состояние на поставке ко дворам Елизаветы и Стюартов пикадилов – гофрированных воротников. Однако теперь шутки закончились. Находясь между Сент-Джеймсским дворцом и Пэлл-Мэлл с юга и великолепными новыми площадями Гросвенор-сквер и Ганновер-сквер с севера, район улицы Пикадилли предсказуемо притянул сливки общества. И там, у маленького рынка близ церкви Сент-Джеймс, располагался магазин такой прекрасный, до того замечательный, настолько затмевавший все имевшееся в Лондоне, что Айзику Флемингу оставалось только склонить перед ним голову. Если чайный магазин «Твайнинг» был для него образцом, то этот – идеалом; если тот был храмом, то этот – священным градом, превосходившим людские чаяния.
Бакалея «Фортнум энд Мейсон». В 1707 году Фортнум, служивший лакеем при королевском дворе, оставил службу и на пару с другом основал магазин. Чего там только не было, какие хочешь бакалейные товары, диковинные яства: олений рог, специально обработанный для получения аммиака, который использовался при выпечке; заморские сласти, ввозившиеся Ост-Индской компанией. Но больше потрясало обустройство магазина: великолепно декорированные окна, яркое освещение, столы, расставленные как в фешенебельном салоне аристократического особняка. Айзик понимал, что все это стоило целое состояние. Замахнуться на такую роскошь он не мог. Однако придет день, когда он осядет поблизости и его скромную витрину с пирожными увидят те же известные господа, что хаживают в «Фортнум». Это была мечта, но, по крайней мере, достижимая.
Первым шагом к этой далекой цели было облагораживание уже имевшегося магазина, для чего, несомненно, предстояло изменить фасад. Во-первых, нужна другая вывеска. Большинство заурядных лавок обходилось старыми висячими вывесками средневекового образца, новые же торговцы проявляли смекалку и писали свои имена на аккуратных досках поверх окон, иногда даже золотом. Во-вторых, он нуждался в полукруглом эркере.
