Дети же не могли не знать, что их дед был искусным резчиком и много где потрудился, но никогда не видели крупных образчиков его мастерства. Поэтому он не без гордости вел их вдоль отполированных до блеска хоров, объясняя детали.
– Видите эту панель? Английский дуб. Эта, – кивнул он на другую, украшенную пышнее, – прибыла из немецкого города Данцига. Германский дуб не такой сучковатый, и резать по нему легче. – Затем он указал наверх. – А херувима видите? – Для подобных фигур Гринлинг Гиббонс обычно готовил макет, который впоследствии воспроизводили Обиджойфул и другие помощники. – Моя работа. И вон тот.
– А та панель вообще не дубовая, – объяснил он, когда они приблизились к участку с самой мудреной резьбой. – Это липа, она мягче. Любимая порода мистера Гиббонса.
Он показал им место лорд-мэра и органный отсек, но вот они дошли до предмета его наибольшей гордости. В углу, под великолепным балдахином с резными фестонами, возвышалось сиденье поистине грандиозное, украшение хоров: епископский трон.
– Мы отделывали его на пару с мистером Гиббонсом, – объявил Обиджойфул и победоносно указал на сказочно красивую резьбу. – Вот митра, а ниже – благочестивый пеликан, как они выражаются. Это старый христианский образ. А пальмовые листочки видите? Даже и не поймешь, где кончается его работа и начинается моя, – заявил он, будучи совершенно прав. Это было венцом его трудов.
Дети молча глазели. Потом, оглядев собор во всем великолепии, они переглянулись. Наконец крошка Марта подала голос.
– Очень красиво, дедушка, – сказала она кротко. – Очень… – девочка задумалась, подбирая слово, – нарядно.
Но он уловил сомнение и разочарование. Теперь уже Гидеон тянул его за рукав, указывая на митру:
– А кто тут сидит, дедушка?
– Епископ, – ответил Карпентер и увидел, как мальчик потупил угрюмый взор.
– Ты сделал трон для епископа? – спросил внук и добавил: – Ты не мог отказаться?
Не оправдал надежд, дело ясное. Что же он за дурак – возгордился своим искусством и позабыл о главном. Бог свидетель, мальчонка был в чем-то прав. Старый Гидеон наверняка отказался бы от такого поручения.
– Когда работаешь с таким мастером, как мистер Гиббонс, – промямлил Карпентер, – приходится делать по его указке и стараться изо всех сил.
Однако он видел смущение и понимал, что не сумел их убедить.
Молча они покинули хоры и вновь очутились у центрального перекрестия. Марта была бледна, малыш задумался. Но уже под куполом Карпентеру показалось, что маленький Гидеон воодушевился. Смятенный внезапным падением дедушки с пьедестала, тот явно хотел предоставить ему возможность реабилитироваться. Запрокинув пытливое личико, он вдруг попросил:
– Дедушка, расскажи нам, как ты спасал из огня старую Марту.
Карпентер онемел. Он отлично понял, почему это было сказано. И он понимал желание детей увидеть в нем прежнего почтенного деда, такого же доблестного, как старый Гидеон со своими святыми. Но вышла бы ложь, очередная трусость в придачу к исходной. Внуки хотели верить в него, но что толку в вере, основанной на обмане?
Он услышал свой голос как бы со стороны:
– Правда в том, Гидеон, что я не пытался ее спасти. Я видел ее наверху, но пал духом.
Мальчик широко раскрыл глаза:
– Значит, ты дал ей сгореть?
– Я попробовал добраться до нее один раз, но… да. Я дал ей сгореть. – Он вздохнул. – Испугался я, Гидеон. Я хранил этот секрет сорок лет. Но это правда.
Бросив взгляд на потрясенное лицо мальчика, он велел внукам следовать к ступеням, ведущим под купол.
Это был долгий подъем по широкой витой лестнице внутри купола, так как внутренняя галерея собора Святого Павла находилась на высоте доброй сотни футов. У мужчины было время подумать, пока он возглавлял процессию, а дети молча шли сзади. Лишился ли дед их уважения, даже любви? Их мысли будто легли ему на плечи тяжким бременем, и подниматься стало еще труднее. Годы, проведенные в обретении скромного счастья в труде, внезапно растаяли, оставив одно воспоминание о трусости – пронзительное и леденящее, как сорок лет назад. И внуки отныне знали. К моменту, когда Карпентер достиг наконец основания купола и вступил в галерею, тянущуюся по его окружности, он совершенно вымотался и сел отдыхать, показав детям знаком, что они могут прогуляться вокруг.
На внутренней галерее собора было страшновато. Посетители, заглядывавшие за парапет, внезапно ощущали себя подвешенными над жуткой бездной. Взглянув же на исполинский купол, возвышавшийся еще на сто футов над ними, они воображали, будто чудом удерживаются на тверди и могут в любое мгновение воспарить над зияющей пропастью.
С места, где он сидел, привалившись к стене и безучастно наблюдая за детьми на той стороне, Карпентер видел, как то и дело исчезали их головы, когда те поочередно подходили к краю и отбегали в безопасное место. Стояла мертвая тишина. Что бы ни творилось снаружи, три купола не пропускали ни единого звука. Дети ненадолго скрылись – наверное, тоже отдыхали. Он закрыл глаза.
А потом услышал их. Различил голоса: один втекал в правое ухо, другой в левое настолько отчетливо, словно внуки стояли рядом. Он забыл рассказать им еще об одном великом чуде собора Святого Павла: стена на галерее под куполом круглилась так безупречно, что слово, произнесенное шепотом в одном конце и отраженное от кривой поверхности, было слышно в другом. Отсюда произошло и название: Галерея шепота. Смежив веки, он слушал разговор детей, как будто выгравированный в безмолвной пустоте под ними.
– Он правда оставил Марту умирать? – Голос Гидеона.
– Так он сказал.
– Да. Но дедушка…
– Гидеон, ему не хватило смелости. Не хватило веры.
– Но все равно же он храбрый, коли нам рассказал?
– Лгать нельзя.
Последовала пауза. Потом заговорил мальчик:
– Он просто испугался. Вот и все. – (Новая пауза.) – Марта. Как по-твоему, он все-таки попадет в рай?
Девочка задумалась и наконец сказала:
– Избранные попадут.
– Ну а с ним-то как?
– Гидеон, мы же не знаем, кто избран.
Мальчик немного подумал.
– Все равно, Марта. – Шепот звучал громко и внятно. – Если его отправят в ад, я спущусь и спасу.
– Не сумеешь.
– Я попробую. – (Пауза.) – Мы же все равно можем его любить?
– Наверное, да.
– Тогда идем к нему, – сказал мальчик.
Наружная галерея собора Святого Павла расположена выше Галереи шепота, и потому Карпентеру пришлось снова вести детей по лестнице, пока они не попали на балкон, окружающий основание гигантского свинцового купола.
Их встретил слепящий дневной свет. Небо было кристально чистым; легчайший ветерок дразнил и тревожил искрившуюся Темзу. Вокруг же, покуда они обходили галерею, открывалась панорама Лондона. Даже безысходное отчаяние не помешало Карпентеру воодушевиться под действием бодрящего осеннего воздуха и великолепного вида.
