Кристофер Рен решил, что ему нужен камень для отметки центрального участка новой церкви, и попросил кого-то принести его из церковного дворика. Каменщик уже трогался с места, когда взгляд великого человека пал на Карпентера и Рен вспомнил его необычное имя.
– Обиджойфул! – воскликнул он. – Идеальное имя для такой миссии! Ступайте же с этим малым, Обиджойфул, и найдите мне камень.
Компания бесхитростно и добродушно рассмеялась.
Но для Карпентера в этом смехе звучала насмешка. Смеялись не над именем, а над его глупостью. Значит, тайна известна всем? Вряд ли. Но Рен, его начальник Гиббонс и, несомненно, многие другие были в сговоре и гоготали, полагая, будто он ни о чем не догадывается. Он проклял их вместе с их предложением.
Вдвоем с каменщиком он несколько минут поискал во дворе. Решив, что задерживаться не след, они наконец выбрали плоский камень, явно отломанный от могильной плиты. На ней было написано слово. Каменщик не умел читать. Обиджойфул медленно сложил буквы, но понимания не достиг.
– Сойдет, – пожал он плечами.
Притащив камень, они были сбиты с толку, когда Рен, взглянув, в восторге зааплодировал.
– Обиджойфул, вы чудо! – воскликнул он. – Известно ли вам, что здесь начертано? – И он велел им перевернуть камень, чтобы всем стало видно латинское слово «RESURGAM». – «Воскресну» – вот что это значит! – объяснил Рен и просиял: – Воистину перст судьбы!
Они уложили камень лицевой стороной кверху в центре огромной площадки – церковного пола.
Но Обиджойфул даже не улыбнулся. Он испытывал лишь унижение, так как отлично знал, что́ воскреснет над этим проклятым камнем. Его осенило в тот же день, когда Мередит показал ему эскизы, а глядя на ликовавшего Рена, он уверился. Великому архитектору было немыслимо построить уродство, которое он видел в бюро. А потому напрашивался только один ответ. Эскизы были фальшивкой, призванной успокаивать людей, пока Рен тянул время. Он собирался воздвигнуть папистский собор с папистским куполом. Он выглядит как англиканец, думал Обиджойфул. Он называет себя франкмасоном, однако на поверку – лживый иезуит.
И потому Обиджойфул хотя и стыдился себя и всяко был обречен проклятию, но тайно поклялся: «Если он выстроит купол, я откажусь от этой церкви, пусть даже Гиббонс меня выгонит». Он вызнал тайное зло собора Святого Павла, но мог, по крайней мере однажды, настоять на своем.
1679 год
Событие, которое в итоге убедило сэра Джулиуса Дукета в несостоятельности проклятия Джейн Уилер, пришлось на июль 1679 года.
Его экипаж погромыхивал, катя с Пэлл-Мэлл, а Джулиус волновался, как мальчишка, несмотря на свои семьдесят шесть лет. Кто мог рассчитывать в его годы на такую честь? Он был до того доволен, что не только заказал портному новый наряд, но и произвел еще одну разительную перемену во внешности: сэр Джулиус Дукет надел большой серый парик.
Эта мода, как и многие поветрия, пришла от двора могущественного короля французского Людовика XIV. Король Карл ввел ее в Уайтхолле сразу после пожара, и хотя человеку в летах сэра Джулиуса было простительно явиться ко двору без парика, сегодня сэр Джулиус предпочел держать фасон. Парик его не был и заурядной вещицей. Тугие кудри, воссоздававшие длинную прическу кавалеров, покрывали не только голову, но и плечи. Парик стоил дорого; довольно странно, но в той или иной форме он свыше столетия был важным аксессуаром высшего класса, а в английском суде продержался еще дольше.
Не только это новшество заставило сэра Джулиуса ощутить себя моложе – весь окружавший его пейзаж сулил бурную новую жизнь. В придачу к нарождавшемуся новому Сити с каждым годом росло строительство по соседству с Уайтхоллом. На севере разбили классическую площадь Лестер-сквер. На западе, вдоль северной границы Сент-Джеймс-парка, бывшая тенистая аллея Пэлл-Мэлл недавно превратилась в длинную улицу с красивыми особняками. Там жили джентри, аристократы и даже актриса Нелл Гвин, нынешняя любовница короля. Выше почти достроили Сент-Джеймс-стрит, Джермин-стрит и величавую площадь Сент-Джеймс-сквер. Это был Уэст-Энд, новый аристократический квартал. По сравнению с его широкими, прямыми проездами и открытыми базарными площадями даже романизированный Сити казался тесным. Для сэра Джулиуса расцвет Лондона означал и расцвет личного состояния. Он получил грант на застройку нескольких улиц в старых охотничьих угодьях выше Лестер-сквер, сохранивших общее название Сохо – древний охотничий клич. Прибыль была колоссальной.
Но главным источником вдохновения служило чувство востребованности. Монархия вновь оказалась в беде, и король позвал сэра Джулиуса на помощь.
Проблема была отчасти нелепой, хотя касалась престолонаследия. У короля английского Карла II так и не появилось законного отпрыска. Конечно, он обзавелся многочисленными бастардами, один из которых – блистательный молодой протестант герцог Монмут – был широко популярен. «Но бастарду не бывать королем, – говаривал ему сэр Джулиус. – Хотя бы даже потому, что их очень много, и если вы пойдете этим путем, соперники непременно развяжут гражданскую войну». Легитимность прежде всего, а это означало, что Карла сменит брат, католик Яков.
У Якова было всего две дочери, Мэри и Анна, обе несомненные протестантки. И хотя после смерти их матери герцог Йоркский, ко всеобщему неудовольствию, женился на католичке, сей брак оказался бездетным. Еще сильнее обнадеживало то, что король, стараясь успокоить подданных-протестантов, выдал свою племянницу Мэри за стопроцентного протестанта-голландца Вильгельма Оранского, заклятого врага Людовика Французского и всех католиков. «А потому, – заключал Дукет, – если даже король скончается раньше брата, Якову недолго сидеть на троне – несколько лет, после чего мы, скорее всего, получим самых верных протестантизму монархов в Европе. Разумному человеку вообще не о чем беспокоиться».
Однако проблема была, и звалась она Титус Оутс.
История знала много мистификаций, но редкий обман был наглее того величайшего, имевшего место в 1678 году. Титус Оутс, кривоногий мошенник с вытянутой физиономией, известный, хотя и неудачливый лжец, придумал, как прославиться. Обзаведясь сообщником, он неожиданно вскрыл заговор столь ужасный, что содрогнулась вся Англия. Заговорщиками, по его утверждению, были паписты. Они вознамерились убить короля, посадить на трон герцога Йоркского Якова и подчинить королевство папе. Замаячила Армада, инквизиция – все, чего пуще смерти боялись английские пуритане. Эта история была выдумкой от первого до последнего слова. Некоторые подробности звучали абсурдно. Король Карл расхохотался, когда ему доложили, что папистскую армию поведет престарелый католик-пэр, давно прикованный к постели, о чем Оутс понятия не имел. Но, как обычно бывает в политике, истина была где-то далеко и к тому же не слишком важной; считалось лишь то, во что верил народ. Парламентские друзья короля заявили протест, но их коллеги, настроенные более пуритански, а также те, кто хотел умалить власть короны, воззвали к правосудию. Сторонники Оутса маршировали по лондонским улицам, украсившись зелеными лентами. Католикам устроили травлю. Сам Оутс получил апартаменты по соседству с Уайтхоллом и выглядел принцем. А главное, поднялся крик: «Сменить преемника!» Одни говорили о Вильгельме Оранском, другие – о незаконнорожденном герцоге Монмуте, но громче прочих звучал призыв: «Долой католика Якова! Отвод королю-паписту!» Палата общин при поддержке большинства уже обзавелась биллем. Колебалась даже палата лордов.
