Джейн словно не слышала. Внезапно она вскрикнула от боли. Сиделка и Мередит переглянулись. Осталось недолго. Мередит решил не говорить несчастному сэру Джулиусу, что отныне тот проклят.
Блохе было нечем поживиться на плаще. Она нацелилась на голую кисть, но та исчезла в длинной кожаной перчатке. Когда Мередит направился к двери, блоха скакнула на сиделку.
К октябрю пик чумы миновал. В первые две недели «Билль о смертности» отчитался в четырех тысячах умерших; к четвертой их стало меньше полутора тысяч; затем три недели умирало по тысяче. Потом наступил резкий спад. Отдельные случаи отмечались до февраля; к ноябрю Лондон начал осторожно оживать. В конце января в город уже катили экипажи даже самых зажиточных горожан и их врачей.
Великая чума официально унесла свыше шестидесяти пяти тысяч жизней. В действительности, конечно, их было больше – возможно, сто. Особенностью этой эпидемии, мало кем отмеченной, оказалось отсутствие чумы в колониях на плавучих островах. Этих внушительных и несуразных сооружений на Темзе скопилось великое множество, и около десяти тысяч человек неделями влачило такое существование. Чумой там заболели считаные единицы. Доктор Ричард Мередит учел этот факт, но объяснить его, к своей досаде, не смог.
И вот в конце ноября Доггет с родными отважились наконец вернуться домой, где их ждало небольшое наследство.
Если Ричард Мередит сокрушался из-за своей неспособности постигнуть чуму, он мог утешиться тем, что это не удалось никому. Природу болезни и ее переносчиков установили лишь через два без малого столетия. До тех же пор памятовали только о том, что ее не вылечить травами, да о симптомах – розовой сыпи и чихании, запечатленных в песенке, которую вскоре распевала ребятня:
Розочки-колечки,
Букетик на крылечке,
Апчхи, тарарах,
Замертво попадали!
В дальнейшем, уже в Северной Америке, «тарарах», не будучи понято, превратилось в «прах», он же «пепел».
[61]
Но никакого пепла в ту годину в Лондоне не было – только неукротимое чихание перед смертью.
1666 год
Первая сентябрьская ночь была безмятежна. Сэр Джулиус мирно спал в своем большом доме за Сент-Мэри ле Боу. Лето выдалось долгое и славное, и семья только неделю как вернулась из Боктона. Предстояло воскресенье. Около полуночи он ненадолго проснулся и подошел к окну. Воздух освежал, с востока чуть тянуло холодком. Он сделал несколько глубоких вдохов и вернулся в постель.
Где-то в час ночи он снова поднялся. Выглянул из окна. Что за звук? Слабый, донесшийся от Лондонского моста. Двор был похож на темный колодец. Высились остроконечные крыши, чуть тронутые звездным светом. Он прислушался, но через пару минут решил, что ему померещилось, заново лег и уснул.
Было почти четыре утра, когда его разбудила жена. На этот раз сомнения отпали. Над крышами слева возникло слабое свечение. Где-то у моста в небо вздымались языки пламени и пепел. Пожалуй, довольно далеко отсюда.
– Но я все же пойду взгляну, – сказал сэр Джулиус.
Одевшись на скорую руку, он вышел из дому.
Пожар, но не очень большой. Он начался вскоре после полуночи в пекарне на улочке Паддинг-лейн, тянувшейся от Ист-Чипа. Слуга, который ударился в панику и взобрался на крышу, очутился в ловушке и сгорел заживо. Огонь распространился на десяток скучковавшихся домишек, но сэр Дукет видывал и пламя пострашнее. Люди заливали огонь из ведер, не слишком уверенные в успехе. На обратном пути Джулиус повстречал мэра.
– Выдернули меня, – раздраженно посетовал мэр.
– Большой беды вроде нет, – откликнулся Джулиус.
– Любая баба потушит – присядет да напрудит, – буркнул мэр и потопал прочь.
Этот грубый и знаменитый вердикт не попал бы в анналы, а пожар на Паддинг-лейн был бы совершенно забыт, не вмешайся еще одно обстоятельство, тогда неучтенное.
Ветер усиливался. Ко времени, когда Джулиус благополучно вернулся в постель, задувало уже бодро. Едва он заснул, обнимая рукой жену, ветер увлек уголья и искры на соседнюю улицу, которая вела прямо к Лондонскому мосту. На рассвете занялась церковь Святого Магнуса. Вскоре огонь добрался до моста. К середине утра он угрожал береговым складам.
Когда Джулиус вышел снова и занял выгодную позицию у вершины Корнхилла, ему открылся сильнейший огненный вихрь, пожиравший в начале моста все подряд. По его оценке, пламя объяло сотни три домов, стоявших впритык. Теперь весь Сити полнился ревом и треском. Завороженный этим зрелищем, сэр Джулиус простоял больше двух часов, после чего спустился с холма и обогнул пожар, подходя настолько близко, насколько осмеливался, а потом пошел назад по Уотлинг-стрит. Там он встретил молодого Ричарда Мередита, беседовавшего с джентльменом, которого представил как мистера Пипса. Этот мужчина, видевший, похоже, больше, чем остальные, негодовал.
– Я повидал в Уайтхолле короля и его брата, – говорил он. – Они приказали снести дома, чтобы создать противопожарный разрыв, но городские власти бездействуют – видите ли, боятся, что владельцы потребуют компенсацию!
– А с мэром вы виделись? – спросил Джулиус.
– Пять минут назад. Сначала он чуть не рыдает, а потом твердит, что все должны его слушаться; теперь болтает, что устал и идет обедать. Ничтожество!
– Так что же будет?
– Будет полыхать, – сказал Пипс.
В полдень Обиджойфул велел семейству приготовиться к отъезду. Пожар неуклонно разрастался. От Лондонского моста по Уотлинг-стрит уже какое-то время тянулись повозки с людьми и скарбом.
За последние месяцы Обиджойфул вполне осознал, какая ответственность легла на его плечи. Жизнь на реке и эпидемия чумы несколько подкосили Марту. Нынешней весной он убедил ее жить с ними, и она постоянно напоминала своим присутствием о его долге заменить Гидеона. Он же, обремененный теперь и четырьмя детьми, понял, что обязан принять на себя обязанности главы семейства. Только сожалел, что это происходило не так естественно, как хотелось.
Тем не менее сейчас он действовал решительно. Их согласился приютить товарищ из Шордича. В случае нужды они были бы готовы. И Обиджойфул уже удовлетворенно счел, что исполнил свой долг, когда Марта вдруг заявила:
– Я хочу проверить, все ли в порядке с моей старой подругой миссис Банди.
Обиджойфул немного знал эту набожную женщину и предложил пойти самому.
– Но ты же никогда у нее не бывал, – возразила Марта, и они отправились вместе.
Когда они спустились по Уотлинг-стрит и пересекли Уолбрук, клубы дыма над мостом вздымались на сотни футов. Когда миновали Лондонский камень, Марта указала на улочку справа и с решимостью на лице устремилась вниз по холму прямиком к огню.
