По правде сказать, Марта немного разочаровалась в последнем. Будучи там, она едва ли признавалась в этом себе, но с миссис Уилер поделилась бедой: «В Новой Англии возникли ростки вероотступничества». Даже в Бостоне и Плимуте! Когда же миссис Уилер деликатно осведомилась, что именно сбивало колонистов с праведного пути, Марта ответила не задумываясь: «Треска. Рыба отвратила людей от Господа».
Улов на побережье Новой Англии оказался небывалым и превзошел самые дикие мечты поселенцев. «Рыбы столько, – твердили они, – что можно чуть ли не по воде ходить». Массачусетские рыбаки ежегодно переправляли в Англию от трети до полумиллиона бочек рыбы.
– Бог даровал им изобилие, и они решили, что больше не нуждаются в Нем, – посетовала Марта. – Они созидают сокровище на земле, а не на небесах.
Действительно, все большая зажиточность жителей побережья и столь же светлые перспективы, открывшиеся перед фермерами и трапперами, которые осваивали огромные участки во внутренних областях страны, коварно наполнили скверной сердца. В колонии едва ли осталась хотя бы одна непострадавшая церковь.
– Они говорят о Боге, но думают о деньгах, – скорбно признала Марта.
А некоторые рыбаки и этим не утруждались. Она не могла ни забыть, ни до конца простить старшего сына Доггета, который, будучи ныне морским капитаном со средствами, набросился на нее с криком: «Черт бы тебя побрал, женщина! Я приехал ловить рыбу, а не молиться!»
В двойственности, которую приобретала Массачусетская колония, не было вины ни губернатора Уинтропа, ни праведных мужчин и женщин из конгрегаций: с тех самых пор протестантизму и деньгам предстояло шагать рука об руку по обетованной земле Новой Англии.
И в таких расстроенных чувствах три года назад Марта получила призывное письмо от Гидеона. Тот обещал, что со смертью короля святые и Кромвель установят новый порядок, достойный ее. «Ты нужна здесь, – гласило письмо. – И твой супруг, – продолжал Гидеон, – чрезвычайно нуждается в твоем моральном наставничестве». Она же все равно колебалась полтора года, пока в конце концов, после усердных молитв, не решила вернуться. С собой она взяла младшего сына Доггета, который не сумел получить гражданство в Массачусетсе и возлагал теперь надежды на Лондон, а также собственную дочь, ибо Марта боялась, что та соблазнится браком с мужчиной пусть и праведным, но все-таки, по мнению женщины, праведным недостаточно.
Марта угодила в незнакомую Англию. После казни короля строй разительно изменился. Палату лордов упразднили. Страна называлась не королевством, а Содружеством Англии, которым правила палата общин. Порядок казался непоколебимым. Кромвель, новый лорд-генерал, с каждым годом входил во все большую силу. Старший сын казненного короля, объявивший себя Карлом II и попытавшийся двинуть на Английское королевство шотландскую армию, был наголову разгромлен вместе с последней. Теперь он без всякой пользы проживал за границей. Кромвель разбил и мятежных ирландцев, полностью их подчинив. Говорили, что он пролил много ирландской крови. «Но они же паписты, – заметила Марта. – Наверное, это было необходимо». Кромвель подмял под каблук даже левеллеров в собственной армии. Содружество Англии находилось в полном порядке, готовое воспринять Закон Божий.
Конечно, дел оставалось много. Сверкающий град не построишь за день. Марту огорчило смятение, в котором пребывали иные лондонские церкви. Причина заключалась в единственной слабости Кромвеля: его религиозной терпимости. «Многим было бы и под епископом хорошо, и под пресвитерианами, и под кем угодно еще», – резко осудила она. Не столь благочестив, как ей мечталось, оказался и народ. Обеспечить безупречный порядок в таком большом, как Лондон, городе было непросто. Стремилось ли общество к укреплению нравственности, располагалось оно к добру или к худу – вот что важно.
Правление святых удивило Марту. Старый город не видывал подобного за всю историю. Перемены, как обычно бывает, свершались силами активного меньшинства, но эта горстка набожных людей пользовалась широкой поддержкой. Большинство лондонцев одевались так прилично и скромно, что Марта ощутила себя в Бостоне. Строго почитался день субботний: никаких спортивных мероприятий. Косо посматривали даже на простую прогулку, если шли не в церковь. Майские деревья угодили под запрет. Судами навязывался и строгий моральный кодекс с суровыми наказаниями за крупные прегрешения и штрафами за мелкие. Перед самым приездом Марты ее собственного супруга оштрафовали на шиллинг за богохульную брань. «Поделом, муженек», – довольно сказала она. Но больше всего ей понравилось то, что балаганы, закрытые в начале войны, теперь заколотили и приказали впредь не открывать. «Во всем Лондоне – и ни одной пьесы, – улыбнулась она. – Слава богу!»
Она смиренно радовалась благословению, сошедшему на нее и родню: они пребывали в здравии и благочестии. Все дочери Гидеона благополучно повыходили замуж – даже Персеверанс нашла себе мужа достойного, хотя и молчуна. Что касалось юного Обиджойфула, то его вдумчивая, но любящая натура всегда служила для Марты источником вдохновения.
– Ты станешь отличным резчиком, ибо будешь трудиться во славу Божью, – говаривала она.
Предметом легкого беспокойства было благополучие ее мужа. В своих письмах Гидеон столь пылко заклинал ее принять участие в наставлении Доггета, что через день после приезда она отвела его в сторону и спросила, о чем шла речь. В чем бы ни заключалось дело, Гидеон откровенно смутился и начал вилять.
– Пьет? – осведомилась она. – Или сквернословит?
Марта знала, что Доггет не так крепок духом, как она сама, но человек он был неплохой, и она напомнила Гидеону:
– Племянник мой Гидеон, мы должны быть сострадательны и милостивы к нашему меньшому брату. Все будет хорошо.
Она сказала себе, что ее долг не только любить Доггета, но и помогать ему. В первую совместную ночь он обнял ее рукой, что показалось ей подобающим случаю, однако в следующую, когда он начал неуверенно лапать ее, она ласково упрекнула: «Сие свершается для порождения детей, сегодня же Бог затворил нам эту цель». И рада была увидеть, что Доггет смиренно повиновался.
Впрочем, ей приходилось признать свое удовольствие от присутствия миссис Уилер, которой можно было передоверить его на пару часов. Какая разумная и добрая женщина эта вдова Уилер! Марта не вполне одобряла ее бесконечную тяжбу с сэром Джулиусом Дукетом – не нужно так много думать о деньгах. Да, она сочла своим долгом это сказать, однако не сомневалась в виновности сэра Джулиуса, которого следовало призвать к ответу. Поэтому Марта редко корила вдову и вместо этого говаривала Доггету: «Почему бы тебе не проведать миссис Уилер?»
Прислушайся Джейн к совету Мередита, она бы давно уже бросила это дело.
– То, что Барникель был пиратом и мавром, рано или поздно всплывет, – предостерег он. – Тогда ты лишишься доброго имени, а слову сэра Джулиуса против пирата поверят даже круглоголовые.
Но Джейн знала, что Джулиус лжет; ее деловая жилка не позволяла ей остаться в дураках.
– Это не важно, – возразила она Мередиту. – Мне нужны мои деньги.
