Взяв неуверенный старт, Виргинская колония стремительно разрасталась. Теперь поселенцев были тысячи, и с каждым годом они осваивали все больше земли. Некоторые фермеры покрупнее преуспели настолько, что начали импортировать из Англии кое-какие предметы роскоши. Но вдова Уилер почти ничего не покупала. Возможно, дело крылось в ее пуританстве, а может быть, просто в скупости. Судить было трудно; приходилось признать, что мало кто из соседей знал ее достаточно хорошо.
Они бы наверняка удивились, узнав, что почтенная вдова Уилер пятнадцать лет прожила с пиратом Черным Барникелем.
По правде говоря, их странные, неровные отношения не исчерпывались этим описанием. Сама же Джейн все эти годы характеризовала их много проще: «Я его женщина».
Она стала его женщиной в том первом путешествии. Выбора не было. Она, уже беременная, была его женщиной, когда он оставил ее рожать в африканском порту, куда вернулся через несколько месяцев, в восторге обнаружил, что обзавелся сыном, и осыпал ее подарками. Пять плаваний, дюжина портов, еще трое детей. Ее жизнь прошла в местах диковинных, экзотических, от государств Карибского бассейна до Леванта.
[56]
И каково ей пришлось? Сначала было неуютно пребывать в его власти и знать, что он мог и убить ее. Потом она хорошенько его изучила и нашла на удивление нежным. Хотела Джейн, не хотела – он знал, как довести ее до экстаза. Думала ли она о бегстве? Он был слишком хитер, чтобы предоставить ей случай. К Лондону и близко не подходил. Что ей было делать – бросить детей? Она поняла: это ей не под силу. Забрать их в Лондон? Кем они стали бы там, такие диковинные, с темной кожей? Размышляя над этим, она догадалась о тайном гневе Орландо и, думая о его беде, намного ярче, чем в минуты страсти, сознавала, что в некотором смысле любила его.
Все закончилось внезапно. После третьего ребенка, мальчика, она потеряла еще двух младенцев. Орландо подолгу отсутствовал. И она годами не могла зачать. Когда же младший сын, двенадцати лет, совершил с отцом свое первое путешествие, Орландо объявил:
– Я отправляюсь в Америку. Ступай со мной.
Едва они достигли Виргинии, он сошел с ней в Джеймстауне, вложил в руку кошель с деньгами и сказал:
– Теперь тебе пора оставить меня.
Ей было без малого тридцать – достаточно молода для замужества и семейной жизни в колонии, где жен зачастую не хватало. Он был прав.
Через шесть месяцев она сошлась с Уилером, состоялась свадьба. Одна беда: тот заболел и детей у них не было. Что касалось Орландо, то Джейн его больше не видела и не слышала. А в последнее время, стоя на Уилерс-Хилл и обозревая владения, она ловила себя на том, что погожими днями устремляла взгляд на лазурную гладь океана.
Причиной были известия, которые сообщил ей подневольный работник. Этот человек прибыл из Саутуарка и хорошо знал «Глобус». Не ведая, кто она такая, он рассказал, что ее родители недавно скончались, а брат переехал на юго-запад Англии. Новости поселили в ней странное чувство свободы. Она поняла, что теперь до нее никому не было дела. И никто не задаст ей неприятных вопросов.
О том, что табак истощает почву, знал каждый виргинский плантатор. За семь лет такая участь постигла уже многие хозяйства. Большой беды в этом не было, благо в распоряжении колонистов находился весь Американский континент. Они просто шли вглубь страны и разбивали новую плантацию. Джейн понимала, что через три года земля выдохнется и ей придется сниматься с насиженного места. Но к этому времени у нее накопится солидная сумма. Быть может, как думалось ей при виде моря, достаточная для чего-нибудь нового.
Кому-то Генри казался заносчивым, но Джулиус лишь восхищался бесстрашием, с которым тот взял на себя роль главы семьи. Сэр Джейкоб так и не оправился от удара: правую половину тела парализовало, говорить он не мог. Вид у него был плачевный, и другие дети, возможно, сочли бы за лучшее держать его подальше от людских глаз. Но только не Генри. По его распоряжению сэра Джейкоба, опрятно одетого и в сопровождении сыновей, раз в неделю переносили в паланкин и доставляли на Королевскую биржу, чтобы люди отдали ему дань уважения.
– И нашему семейству заодно, – сказал Генри Джулиусу. – Не вешать носа, что бы ни случилось!
У него в самом деле был стиль.
Отцовская немощность изменила и жизнь Джулиуса. Предполагалось, что в этом году он и сам отправится в Оксфорд, но не прошло и месяца, как Генри признался:
– Братишка, мне без тебя не обойтись. Один я не потяну.
Вскоре Генри переложил на плечи Джулиуса обыденную бухгалтерию и морские перевозки.
– Ты здорово управляешься с цифрами, – пояснил он.
Генри сделал один неожиданный ход. Однажды он заявил, что покупает земельный участок вдоль Боктонской гряды.
– Зачем? – удивился Джулиус.
– Выращивать хмель, – последовал бодрый ответ. – На пиво. Этим уже все занимаются.
И он оказался прав. Английские пивовары, применявшие импортный хмель для создания странных темных сортов пива, теперь сочли, что будет дешевле приобретать хмель на родине, если фермеры позаботятся его вырастить. Вскоре был заключен выгодный контракт с саутуаркской пивоварней Буллов, и посевы боктонского хмеля приносили в дальнейшем устойчивый доход, даже когда торговля шла плохо.
Но подлинным даром Генри, как вскоре убедился Джулиус, было умение обзаводиться влиятельными друзьями. За считаные недели после возвращения он, казалось, перезнакомился со всеми не только в городе, но и при дворе. Покуда Джулиус возился с отчетностью, Генри чаще отсутствовал: то выезжал на охоту, то обедал с каким-нибудь знатным лордом, то посещал придворное увеселение в Уайтхолле. Сперва Джулиус думал, что это было лишь способом укрепить положение семьи в обществе. Но однажды Генри, щеголяя охотничьим костюмом, небрежно бросил на стол документ: это был контракт по отправке огромного груза шелка, подписанный ни много ни мало самим Бекингемом – наиболее влиятельным фаворитом при королевском дворе.
– Полезные друзья, – обронил Генри. – Больше ничего не нужно.
Все дело заключалось в монополиях, которыми, конечно, обладали крупные торговые компании. Строго говоря, наверное, без привилегий, дававших исключительные права на торговлю в дальних краях, при инвестициях столь значительных было не обойтись. Но Генри говорил о сделках незначительных:
– Хочешь открыть пивную? Тебе понадобится лицензия – обратись к фавориту. Золоченая канитель? Изволь, у моего приятеля есть монополия. Крохотная монополия, Джулиус, все равно стоит целое состояние. И так заведено при всех дворах.
Особенно при дворе Стюартов, мог бы добавить он.
Когда Джулиус достиг зрелости, то поводом для его беспокойства стал именно королевский двор.
Не приходилось отрицать, что между новым домом Стюартов и английским народом существовал разлад.
