Там был Флеминг.
После ухода Силверсливза он не разговаривал с хозяином. Видел, как тот перемолвился словом с парой незнакомцев. Флеминг выглядел совершенно нормальным и даже бодрым. Один раз вышел с высоким типом, который, как полагал Дукет, спрашивал дорогу на Бэнксайд. Парень решил, что бакалейщик лег позже, с остальными домочадцами. Тем не менее что-то произошло. Иначе как объяснить картину, представшую его глазам?
Флеминг пребывал в трансе. Он был один, смотрел на Дукета, но не видел его. На одном из мешков стояла лампа. Флеминг держал руки лодочкой, и горсти были наполнены драгоценным перцем. Наконец он осознал присутствие Джеффри и взглянул на него в восхищенном экстазе, как будто увидел ангела. Затем заговорил:
– Знаешь, что это такое?
– Перчинки, – удивленно ответил ученик.
– Да. Это перчинки. Драгоценные?
– Конечно. Наш самый дорогой товар.
– Ага, – кивнул тот.
Затем медленно развел руки и высыпал все на пол. Дукет пришел в ужас, но Флеминг лишь улыбнулся.
– Бесценный, – заметил он. – Бесценный.
Когда же Джеффри шагнул вперед, присел и начал собирать перчинки, он доверительно и настойчиво взял его за плечо.
– Но что, если человек стоит на пороге открытия вселенских тайн? – шепнул бакалейщик ученику. – Чем тогда станут перчинки?
Дукет был вынужден признаться, что не знает.
– Зато я знаю, – мягко отозвался Флеминг и уставился на него при тусклом свете лампы. – Хороша ли моя жена?
Дукет согласился, что да, хороша.
– А место разве не славное? – Своей тонкой рукой тот обвел погруженные в тень владения супруги. – Весьма и весьма. И все ее. – Он покачал головой и издал странный смешок. – Пустяки, – сказал он, обращаясь, очевидно, к мешкам. Затем вдруг дико посмотрел на юношу. – Скоро, Дукет, ты увидишь чудеса.
После этого замер со взглядом настолько пустым, что Дукет не осмелился заговорить и крадучись вернулся в постель.
На следующее утро бакалейщик выглядел совершенно нормальным, и Дукет решил, что не его дело болтать о ночном инциденте. Однако все равно недоумевал и гадал.
Тиффани порой озадачивали и втайне обижали редкие, вопреки обещанию, приходы Дукета. Один-единственный поцелуй – и пропал. Неужто так страшно? Она всегда была скромница, однако решила целоваться хотя бы с тем, чтобы научиться.
Когда девушка приблизилась к тринадцатилетию, отец постарался наводнить дом на Лондонском мосту мужчинами. Уиттингтон, увы, нашел себе пару, но он привел еще несколько молодых торговцев тканями из хороших семей. У трех олдерменов имелись сыновья подходящего возраста. Еще были итальянский виноторговец, богатый германский вдовец, ганзейский купец – пучивший глаза и быстро отвергнутый, – да еще добрая дюжина приличных молодцев. Нашелся даже юный аристократ, наследник огромного поместья на севере Англии, – красивый, но слишком тупой, по единодушному мнению отца и дочери.
За прошедшие месяцы между Буллом и дочерью установились новые отношения. Разумеется, многое она предпочитала обсуждать с матерью, однако с отцом держалась неизменно кротко, почтительно, и Булл с удивлением обнаружил, что доверялся ей все чаще и чаще. Он никогда не придавал большого значения женскому мнению, тем более суждениям простой девчонки, однако теперь, не имея других детей для серьезных бесед и предоставив ей столь большую свободу выбора, заинтересовался ходом ее мыслей. «Знаешь, что она думает о молодом имярек?» – гордо спрашивал он у жены. С каждым новым кандидатом он с любопытством ждал дочернего вердикта. «Когда наконец пробьет срок, не сомневаюсь, что под моим началом она сделает хороший выбор», – говорил он. Одновременно Булл поймал себя на том, что не особенно торопится выдавать девушку замуж. «Все они ей не пара», – заявлял он порой.
Однако все посматривал на одного претендента, считая его более подходящим. Это был Силверсливз.
Молодой правовед избрал безупречную стратегию.
– Я обязан уведомить вас, – сказал он однажды Буллу, – что род мой старинный, но состояние скромное.
Сменились поколения с тех пор, как его семья покинула старый дом Силверсливзов рядом с собором Святого Павла. Овдовевшая мать, недавно скончавшаяся, жила в многоквартирном доме на Патерностер-роу западнее собора.
– Но я честолюбив, – признался юноша.
Обоим же было известно, что изучение и отправление права за последние десятилетия потеснило Церковь как единственный путь к стяжанию богатства и власти в Лондоне. Эту стезю избирали многие молодые люди, предпочитавшие целибату честный брак; юристы же теперь соседствовали на высших постах с епископами.
– Ваша дочь очаровательна, – говорил он матери Тиффани. – Если я когда-нибудь добьюсь ее благосклонности, то буду трудиться денно и нощно, чтобы она была счастлива.
Но он мудро поделился и с Буллом:
– Я восхищен вашим великодушием, сэр, в дозволении дочери выбирать. Но, говоря между нами, мне будет неловко рекомендовать себя Тиффани без вашего благословения.
Жене Булла он еженедельно преподносил многозначительные дары.
Самой же Тиффани оставался добрым другом, а девушка им восхищалась. Пусть небогатый, как сам говорил, он одевался всегда с иголочки и ездил на прекрасном коне. Бенедикт мог беседовать на любые темы. Умел развлечь, а когда обсуждал с ее отцом события дня, девушка видела, что Булл уважает его мнение.
– Он, безусловно, умнейший мужчина из всех, кого я знаю, – сказала она однажды матери.
– И что же?
– Не знаю. По-моему, я еще слишком молода.
Тиффани сама не понимала, в чем дело. Возможно, чего-то недоставало. Читая стихотворные романы о рыцарях, умиравших ради любви своих дам, она испытывала странное возбуждение, однако не могла разобрать, взрослое ли это чувство или пока детское. Однажды, говоря о таком романе, она спросила у матери:
– Неужели бывают такие мужчины?
Мать ответила не сразу, потом отозвалась вопросом:
– А сама-то ты таких встречала?
– Нет.
– Значит, не стоит слишком разочаровываться, если никогда и не встретишь, – сказала та.
– В таком случае, – решила Тиффани, – я не хочу замуж, пока мне не исполнится хотя бы пятнадцать.
Обдумывая свою жизнь в начале весны 1379 года, Дукет огорчался одним: в семнадцать лет у него еще не было женщины.
Конечно, он целовался. И когда доходило до борьбы и бокса, Джеффри не однажды доказывал сверстникам свое мужество. Однако стоило его друзьям отправиться по девкам в Бэнксайд, он вечно находил какую-то отговорку и уклонялся. Дело было не в робости: его отвращали неблагополучие этого места и риск заразиться. Парень был здоров и статен, а потому порой ловил, как ему мнилось, оценивающие женские взгляды, но не знал, как подступиться к прекрасному полу.
