– Где ты, что с тобой? – взволновалась она.
– На дороге в парк. Меня молния ударила.
– Не вешай трубку. Я вызываю.
Но тут я снова отключился.
Включился я уже в больнице. Врач стоял надо мной и улыбался.
– Вам здорово повезло. Никаких повреждений у вас не обнаружено. У вас что-нибудь болит?
Я чувствовал себя здоровым и легко оторвал голову от подушки, поднял руку и дотронулся до кончика носа, как это делается при обследованиях нервной системы, и только тогда произнёс:
– Чувствую себя нормально.
– Вот и замечательно, – сказал обрадованно врач. Это был мужчина лет сорока, высокий и безликий. – Вас ударила молния, но так как вы ехали на велосипеде, то шины были хорошей электроизоляцией и вы перенесли электрический разряд весьма достойно.
Я сел на кровати. Повернул голову вправо и влево, подвигал руками – всё работало.
– Мы всё-таки оставим вас на ночь, чтобы последить за вашим самочувствием. А утром, если всё будет в порядке, мы вас выпишем.
– Хорошо, – согласился я и снова лёг.
Меня стало клонить в сон.
Потом я проснулся, мне принесли на удивленье вкусную еду, которую я всю съел под любимое телевизионное шоу. А ночью я проснулся и увидел над собой лицо Терри. Она стояла у кровати уже в роли медсестры, в белом халате, с белой шапочкой на голове. Она улыбалась.
– Милый, как ты себя чувствуешь?
– Отлично. Как ты здесь оказалась?
– Я, когда вызывала для тебя «скорую», сказала, чтоб тебя привезли в мою больницу. Она ведь рядом, и здесь отличное травматологическое отделение.
– Спасибо.
– У меня только несколько минут. Прибежала тебя проведать и должок тебе отдать. Пойдём в туалет, мне пописать надо – а то за делами у меня времени на это нет, а я уж терпеть не могу.
– А я тебе там зачем?
– Не для этого, глупенький, иди же. – И она потянула меня за руку.
Я встал и пошёл за ней в мой личный туалет в палате.
Она стянула с себя белые брючки одновременно с трусиками, опустила сиденье, села и притянула меня к себе. Я был в халате, и Терри развела его, как море – руками, и взяла в рот мой хуй. Я стоял, наблюдал за растущим наслаждением и слышал её журчание. Она действительно долго терпела, так как я кончил, а она ещё журчала. А я подумал, что при всём моём обилии семени я не смогу ответить ей взаимностью и утопить её – в лучшем случае она поперхнётся. Но она не поперхнулась.
– Какой же ты сладкий, – сказала Терри, крутанула рулон туалетной бумаги, промокнула между ног и нажала ручку на бачке. Вода бросилась уносить жидкость Терри.
– Мне нужно бежать, больные ждут, – шепнула она, поднимаясь, – я проведаю тебя утром.
Терри заботливо проводила меня до кровати, накрыла одеялом и деловым шагом вышла из палаты.
Мне никак не удавалось заснуть, и вдруг я понял, что это из-за шума воды, доносящегося из туалета. Я встал, зажёг свет и увидел, что из-под двери туалета выплывает вода. Я бросился в туалет – унитаз был переполнен водой, льющейся через край. Я потянул за шнур, которым срочно вызывали сестёр, вернулся к кровати, лёг.
В палату вбежала дежурная сестра, чтобы положить конец очередному потопу.
Она перекрыла краны и организовала, чтобы меня перевели в другую палату.
Там я наконец заснул.
А когда проснулся, я увидел над собой озабоченное и ласковое лицо Терри.
– Доброе утро, как ты себя чувствуешь, милый?
– Отлично.
– Я сначала перепугалась, когда увидела твою палату пустой. Но мне рассказали, что тебя опять затопило.
– С твоей помощью.
– А я-то при чём? – удивилась Терри.
Я объяснил, и она расстроилась, но, когда я предложил ей встретиться вечером, сразу заулыбалась. Терри пригласила меня к себе вечером на обед, попросив меня на этот раз приехать не на велосипеде, а на машине. Я задумчиво сказал, что, принимая во внимание происшедшие события, я, пожалуй, приеду на моторной лодке. «На всякий случай захвати вёсла», – продолжила она мою шутку.
Уходя, она шепнула:
– Ты хотел переименовать меня в Марину, а я теперь буду звать тебя Ной. Мой Ной.
К полудню меня выписали из больницы. А к семи часам я уже был у дверей дома Терри. Это был большой дом. Она встретила меня в шёлковом халате. Шёлк бесформенный, липкий, жидкий, он как бы стекает с тела – я не люблю шёлковые халаты. Я люблю халаты из хлопка, сухо и тепло обнимающие женское тело. Поэтому я сразу его сорвал с Терри, и мы совокупились на ковре в гостиной.
После нехитрого обеда Терри повела меня за руку в огромную ванную, где посередине, как пизда дома, булькало и кипело удлинённое парное джакузи.
В нём прекрасный потоп, снова извергнувшийся из Терри, уже не смущал её и не угрожал мне.
Когда измождённые плаваньем, мы «парой чистых» выползли на берег её «королевской» кровати, меня охватило ощущение, что все потопы закончились и у нас началась новая счастливая жизнь.
В этой иллюзии мы и заснули, крепко обнявшись.
Измышления
Нули да палочки
Впервые опубликовано в General Erotic. 1999. № 2.
Массовое помешательство на цифре 2000 охватило землян. Помешательство угрожает даже их компьютерам, которых заразили своим недугом их недальновидные создатели. Компьютеры могут в 2000 году выключиться, или замереть в недоумении, или начать вытворять глупости, то есть сделать то, чем беспрепятственно занимаются их создатели, поджидая новое тысячелетие. И если для компьютеров срочно выдумывают вакцинацию, чтоб они не сбесились, то я (заведомо тщетно практически, но вполне забавно, литературничая) займусь словесной вакцинацией людей от этой напасти.
Первый симптом болезни – ежегодное нервическое предвкушение нового года, кончающееся припадком его празднования. Симптом повторяется из года в год, последствия его скапливаются, и происходит, увы, не качественный, а количественный скачок в глупости, который знаменуется безутешным празднованием новой сотни, а потом и тыщи.
Мне, конечно, хочется быть великодушнее логики. Но уж слишком логика беспощадна к великодушию.
Подумайте, если от перехода 31 июля в 1 августа не ждут никаких чудесных изменений в жизни, то почему поднимается ажиотаж от перехода 31 декабря в 1 января? Если наступление 1997 года прошло под обычный гвалт и вопли, то почему приход 2000-го должен усугубиться умопомрачительным восторгом и параноидальным ожиданием чудесных метаморфоз в мире и в личной жизни?
Среднестатистический празднователь ждёт нового года, как первого соития с новой красавицей. Тогда как новый год – всё та же обрыдлая баба бытия. Человечишко лишь наряжает её в новую шмотку цифры и делает вид, будто баба стала новая. Это подобно тому, как осточертевшие друг другу парочки выдумывают ухищрения, как бы, не меняя друг друга, себя обмануть и сфабриковать ощущения новизны. Вот они и устраивают инсценировки чужести: баба надевает парик, красится под проститутку, а он притворяется, будто на это клюёт, и делает вид, будто её насилует, а она прикидывается, будто сопротивляется. Они даже придумывают себе для этого игрища другие имена, чтобы сделать лженовизну правдоподобнее. И это всё вместо того, чтобы ему взять действительно новую бабу, а любовнице действительно соблазнить нового мужика и заняться свежим наслаждением.
