Я торопливо схватил блокнот, опасаясь, что он меня обожжет, и убежал, словно вор.
Я не очень-то знаю, что подумала бы обо всем этом Клеманс, сочла бы это хорошим или плохим. Мне было стыдно. Блокнот изрядно оттягивал карман своим весом.
Я бежал, бежал, потом заперся в своем доме. Мне пришлось выдуть одним духом полбутылки водки, чтобы отдышаться и немного успокоиться.
И я стал дожидаться вечера, сидя с маленьким блокнотом на коленях, не осмеливаясь его раскрыть, глядя на него часами, как на что-то живое, таинственное и живое. С наступлением вечера у меня горела голова. Я уже не чувствовал ног, поскольку долго оставался в неподвижности, сжимая их. Ощущал только блокнот, который наводил меня на мысль о сердце, которое, я был уверен, забьется снова, когда я коснусь обложки и открою ее. О сердце, в которое я, будто взломщик нового рода, собираюсь проникнуть.
XXIV
13 декабря 1914 года.
Любовь моя,
Наконец-то я вблизи от тебя. Сегодня я приехала в П… крохотный городок всего в нескольких километрах от фронта, где ты находишься. Прием, который мне уготовили, был самым очаровательным. Мэр бросился ко мне, словно я Мессия. Школа в запустении. Я тут буду замещать учителя, серьезно заболевшего, как мне сказали. Его жилище в самом плачевном состоянии, мне еще надо найти, где устроиться. Пока буду ночевать в гостинице. Сам мэр отвел меня туда. Это толстый крестьянин, который изображает из себя молодого человека. Ты наверняка нашел бы его забавным. Мне тебя так не хватает. Но знать, что ты так близко от меня, знать, что мы дышим одним воздухом, видим одни облака, одно небо – все это меня утешает. Береги себя, будь осторожнее. Люблю тебя и нежно целую.
Твоя Лиз.
16 декабря 1914 года.
Любовь моя,
Я устроилась в чудесном месте, в кукольном домике посреди парка, в большом имении. Люди называют его Замком. Они немного преувеличивают, это не настоящий замок, но место все-таки очаровательное. Эта идея осенила мэра. Мы вместе пошли повидаться с владельцем Замка. Это пожилой человек, вдовец, бывший прокурор В… Мэр изложил ему дело, а я тем временем ожидала перед домом. Потом Прокурор меня впустил. Не сказал мне ни слова. Я ему улыбнулась и поздоровалась. Он очень долго держал мою руку в своей, словно был удивлен, увидев меня здесь. От всего его существа исходила бесконечная печаль. Наконец, он дал мэру согласие, поклонился мне и ушел.
Домик пустовал уже давно. Мне предстоит навести там порядок. Как бы мне хотелось, чтобы ты увидел его когда-нибудь! Мне так тебя не хватает. Ты можешь писать на мое имя, на адрес Замка, улица Шам-Флери, в П… Мне не терпится узнать, что у тебя нового. Твое последнее письмо я получила уже три недели назад. Надеюсь, что ты не очень страдаешь, несмотря на этот холод. Здесь слышен только гул пушек, днем и ночью. От него содрогается все мое существо. Люблю тебя и нежно целую.
Твоя Лиз.
23 декабря 1914 года.
Любовь моя,
Я так тревожусь: от тебя по-прежнему нет новостей, а тут еще эти пушки, которые никогда не смолкают. Хотя говорили ведь, что война продлится недолго. Если бы ты знал, как я хочу, чтобы ты сжал меня в своих объятиях, как хочу увидеть твою улыбку, твои глаза. Я хочу быть твоей женой. Хочу скорого окончания этой войны, чтобы стать твоей супругой, подарить тебе прекрасных детей, которые будут дергать тебя за усы! Ах, если бы твои и мои родители не были так глупы в прошлом году, мы бы уже принадлежали друг другу на всю жизнь… Если тебе случится написать им, не говори, где я нахожусь. Я уехала, не сообщив им. Для меня они больше не существуют.
Здесь я увлеклась своим новым ремеслом. Дети послушные и, думаю, любят меня. Многие приносят мне маленькие подарки: яйцо, орехи, кусок сала. Мне с ними спокойно, и я немного забываю о своем одиночестве.
Печальный (так я называю своего хозяина, Прокурора) каждый день поджидает моего возвращения. Прогуливается по парку и кланяется мне. Я отвечаю на его поклон и улыбаюсь. Это одинокий человек, старый и холодный. Его жена умерла, когда они были очень молоды.
Скоро Рождество… Помнишь, как мы были счастливы в наше последнее Рождество! Напиши мне поскорее, любимый, напиши мне…
Люблю тебя и нежно целую.
Твоя Лиз.
7 января 1915 года.
Любовь моя,
Наконец-то письмо от тебя! Оно пришло только сегодня, хотя было написано еще 26 декабря. И это притом, что мы так близко друг от друга. Печальный лично вручил мне его. Он, должно быть, догадался, о чем там речь, но не задавал мне никаких вопросов. Просто постучал в мою дверь, поклонился, отдал мне конверт и ушел.
Я прочитала твои слова, плача от радости. Прижимала письмо к сердцу, да, к своему сердцу, прямо к коже, закрывала глаза, и мне казалось, что ты сам здесь, с твоим теплом…
Я так боюсь за тебя. Здесь есть госпиталь, куда привозят много раненых. Каждый день, полными грузовиками. Я так боюсь увидеть тебя среди них. Бедняги в нечеловеческом состоянии, у некоторых уже нет лица, другие стонут так, словно потеряли рассудок.
Береги себя, любимый, думай обо мне, я так тебя люблю и хочу быть твоей женой. Целую тебя нежно.
Твоя Лиз.
23 января 1915 года.
Любовь моя,
Мне так тебя не хватает. Уже сколько месяцев не видеть тебя, не говорить с тобой, не касаться тебя… Почему же ты не добьешься отпуска? Мне так грустно. Я пытаюсь не подавать вида перед детьми, но иногда чувствую, как слезы подкатывают к глазам, тогда я отворачиваюсь к доске, чтобы они ни о чем не догадались, и пишу буквы.
Хотя мне не на что жаловаться. Все здесь милы со мной, и мне хорошо в этом домике. Печальный по-прежнему держит со мной уважительную дистанцию, но никогда не упускает случая оказаться на моем пути, чтобы поздороваться, по крайней мере один раз за день. Вчера мне показалось, что он покраснел, может, из-за холода, не знаю. Тут есть старая служанка, Барб, она живет в Замке со своим мужем. Мы хорошо с ней ладим. Иногда они приглашают меня к своему столу.
У меня вошло в привычку каждое воскресенье подниматься на гребень холма. Там большой луг, и оттуда виден весь горизонт. Ты там, любимый. Виден дым, ужасные взрывы. Я сижу на вершине довольно долго, сколько могу, пока не перестаю чувствовать руки и ноги от холода, но хочу еще хоть немного разделить с тобой твои страдания. Любимый, бедный мой… Сколько еще это продлится?
Целую тебя нежно. Жду твоих писем.
Любящая тебя Лиз.
XXV
В красном сафьяновом блокнотике было еще много страниц, покрытых мелким наклонным почерком, напоминавшим изысканную вязь. Много страниц, воспроизводивших письма Лизии Верарен тому, кого она так любила и за кем последовала сюда.
