И Фараон взглянул на детей, но они смущенно молчали.
– Вы что, никогда о нем не слышали?
Уна покачала головой.
– А индеец, который играл в кости, – это был Красный Плащ? – спросил Дан.
– Да. Он мне сам потом рассказал. Я спросил его, жульничал ли хромой француз, и он сказал, что нет, он играл очень ловко и совершенно честно. А уж Красному Плащу можно верить. В резервации он на моих глазах проигрывался до нитки – и тут же отыгрывал все назад. Я пересказал ему, что говорили на вечеринке.
«Значит, я был прав, – сказал он. – Я видел его лицо, когда он думал, что его никто не видит. Это было лицо воина перед поединком. Потому я и сел с ним играть. Я сидел с ним лицом к лицу. Он очень большой вождь. Не слышал ли ты, зачем он сюда приехал?»
«Говорят, он приехал разузнать, будет ли Большая Рука воевать против англичан».
Красный Плащ нахмурился.
«Да, – говорит он. – Об этом же он спрашивал и меня. Не будь он большим вождем, я бы солгал. Но он могучий вождь. Он знал, что я тоже вождь, и я сказал ему правду. Я повторил ему то, что сказал на поляне Большая Рука: «Войны не будет». Но я не видел, о чем он думает. Я не видел сквозь его лицо. Но он настоящий вождь. Он должен поверить».
«Думаешь, он поверит, что Большая Рука сумеет удержать свой народ от войны?» – спросил я, вспомнив орущую толпу вокруг генерала.
«В нем столько же плохого, – говорит Красный Плащ, – сколько хорошего в Большой Руке. Но он не такой сильный. Он сам поймет это в своем сердце, когда поговорит с Большой Рукой. Французы отослали прочь могучего вождя. Но он скоро придет назад и заставит их бояться».
Ну не смешно ли, вы только подумайте! Французская маркиза, которая по его вине потеряла своих родных, и старый индеец, который подобрал его на улице, избитого и грязного, и сыграл с ним в кости, – оба не сговариваясь уверяли, что сам по себе он человек выдающийся. Невзирая на обстоятельства!
– А он правда был сам по себе? – спросила Уна. Фараон засмеялся было, но тут же перестал.
– Для меня, – сказал он задумчиво, – Талейран – один из троих людей на свете, которые были совершенно сами по себе. На первом месте Большая Рука – потому что я его видел.
– Верно, – кивнул Пак. – Жаль, что старая Англия потеряла такого человека. А кто второй?
– Талейран. Может, потому, что я его тоже видел.
– А третий? – спросил Пак.
– Бони. Несмотря на то, что я его видел!
Пак присвистнул.
– Вот так выбор! Конечно, всякий волен судить по-своему – но что странно, то странно.
– Бони? – переспросила Уна. – Вы что, хотите сказать, что встречали Наполеона Бонапарта?
– Ну вот, я так и знал, что вы сразу начнете забегать вперед! Потерпите: всему свое время. Итак, спустя день или два Талейран снова появился в доме сто восемнадцать по Второй улице. Он зашел поблагодарить Тоби за его доброту. Похоже, после той игры в кости он не на шутку заинтересовался индейцами, хотя и продолжал называть Красного Плаща гуроном. Ну а Тоби, сами понимаете, был неплохо оснащен по этой части, ему только слушателя не хватало. Моравские братья не слишком интересуются индейцами, пока те не перейдут в христианство, но Тоби знал их по-настоящему, со всеми их языческими обычаями.
И вот, что ни вечер, Талейран усаживается напротив Тоби, закидывает ногу на ногу (здоровую поверх хромой) и слушает, не отрываясь. А тот и рад стараться. Я-то, конечно, помалкивал: ведь племя сенека считало меня своим. Но Тоби то и дело кивал на меня – я, мол, могу подтвердить его слова, – да и сам Талейран так ловко втягивал меня в разговор, что скоро стало понятно: я тоже кое-что смыслю по части «благородных дикарей».
Тогда он пошел на хитрость. По пути с очередной французской вечеринки зазвал меня к себе в лавочку – и начал, как бы в шутку: он, дескать, знает, что я побывал у Большой Руки вместе со старыми вождями. Спрашивается, кто ему сказал? Я не говорил, Красный Плащ тоже, а Тоби вообще не знал. Это он сам догадался!
«Так вот, – продолжал он, – я так плохо понимаю по-английски, а Красный Плащ по-французски – боюсь, я так и не разобрал, какие именно слова сказал президент этим двум простодушным гуронам. Будьте так любезны, расскажите мне все с начала».
Я повторил ему все то же, что он уже слышал от Красного Плаща, – и ни словом больше. Я не доверял этому человеку, тем более что маркиза в тот вечер опять говорила о нем с ненавистью и восхищением.
«Весьма обязан, – ответил он, выслушав мой рассказ, – но я никак не припомню – гурон мне толком не объяснил – что именно сказал президент господину Женэ, а также тем, другим господам, когда Женэ уехал».
Я понял, что это опять его собственные догадки, ведь Красный Плащ ему ни слова не сказал про беседу президента с теми джентльменами.
– Почему? – спросил Пак.
– Потому что Красный Плащ был вождем. Он передал Талейрану то, что сказал президент ему самому. Но он не стал пересказывать разговоры белых вождей, ведь Большая Рука не велел ему повторять их.
– О! – сказал Пак. – Теперь понятно. И что ты ответил?
– Я хотел было что-нибудь сочинить, но ведь и Талейран был вождем. И я сказал:
«Как только Красный Плащ разрешит мне передать вам эту часть разговора, я с удовольствием освежу вашу память, господин аббат».
А что еще я мог сказать?
«Так вот в чем дело! – рассмеялся он. – Тогда я сам освежу вашу память. За подробный пересказ этой части разговора вы получите сто долларов. Ровно через месяц, считая с нынешнего дня».
«Лучше пятьсот, господин аббат», – сказал я.
«В таком случае, пятьсот».
«Это меня вполне устраивает, – ответил я. – К этому времени Красный Плащ снова будет в городе, и как только я получу его разрешение – мигом явлюсь к вам за деньгами».
Он все-таки сдержался, хотя и с трудом.
«Молодой человек, – сказал он с любезной улыбкой. – Я прошу у вас прощения и был бы счастлив иметь столь надежного друга, какого имеет в вашем лице благородный гурон. Окажите мне честь, присядьте и послушайте».
Второго стула там не было, и я сел на ящик с пуговицами.
Но до чего же он был умен! Он уже разнюхал, что президенту нужен мир с Англией, и притом любой ценой. Может даже, он узнал это от самого Женэ. И еще он услышал, что Женэ повздорил с президентом и отбыл второпях, не закончив дела. Чего не знал месье Талейран – чего добивался он от меня то угрозами, то мольбами – это какие именно слова по поводу мирного договора сказал президент своим джентльменам после отъезда Женэ. И кто сообщит ему эти слова, говорил он, окажет неоценимую услугу трем великим державам, а также и всему человечеству. Он говорил это, сидя в пустой нетопленой комнате – но мне вовсе не было смешно.
