– Слыхивал я это, и не единожды, – ледяным голосом отвечал тот.
– Слыхивал, ведомо мне то. А еще, что князь сам его место занять предлагал, да что ты отказался. Или не было такого, а?
– Так мне Дмитрий и отдал его.
– Просите, и воздастся, – веско отвечал Сергий. – Что не желанно, того и не заполучить ни в жизнь. Так на себя теперь уповай. Или ты как не надо никому, так все по-своему переиначиваешь, а как пора подходит, так и хорониться начинаешь?
– Уж больно все вы бойки на речи правильные, да толку-то он речей тех?
– От твоих речей, чужеродец, тоже немного. Все наводишь смуту да с панталыку всех сбиваешь. Оно бы помолчал да в дела богоугодные подался, все одно лучше было бы.
– Лучше так, чем когда будет поздно.
– Тебя князь миловал, и на том спасибо скажи, – негромко, но твердо продолжал старец. – А воевод не прислал, потому что не верит. Да и меньше народу знает, перетолков меньше да пересудов.
– А тебе что с того, кто там что судачит?
– Мне – ничего, – искренне отвечал тот.
– Ведь и ты мне не веришь, так ведь, – скиталец посмотрел на собеседника.
– Ты не серчай, чужеродец, – примирительно отвечал старец. – Пошлю я человечка в столицу, дозволят ему с князем свидеться.
– Пусти меня, я пойду!
– Думаешь, дозволят тебе к Дмитрию Ивановичу? Хотя ты же не спрашиваешь, но по-своему ладишь все. Только в этот раз, смотри, некому тебя из поруба вызволять будет. Или лихой кто стрелой сразит. И что? Труды все твои напрасны станут.
– Да они и без того напрасны, если Москве гореть!
– Пока в сердце хоть одного вера теплится, не напрасны. А человека завтра же и отправлю.
– Твоя правда, – чуть подумав, согласился Николай Сергеевич.
На следующий же день Тимоха, закинув на плечи котомку, пошагал в сторону столицы, а Булыцкий еще долго смотрел ему вслед.
И снова потянулись мучительно медленные дни. Один за другим. Не находя себе места, Булыцкий то и дело выходил на опушку, тщетно вглядываясь вдаль в поисках знакомого силуэта. А затем, связав в один тюк лоскуты тряпок и проверив свое творение на прочность, вышел к привязавшимся к нему за это время ребятишкам.
– Слушай меня сюда, мальцы! – приветствовал он собравшихся в ожидании очередной небылицы или урока мальчишек. – Сегодня игру новую учить будем! Ножной мяч зовется! Кто желает?!
Пацанье ответило ревом восторга. Живо разделив ребятню на две команды, он вбил в землю припасенные заранее ореховые колья.
– Вот это – ворота! – принялся он яро объяснять основные правила игры. Закончив, он, к восторгу ребятни, ловко вбросил «мяч» в поле. Что тут началось! Босоногие сорванцы с таким азартом принялись за диковинную игру, что Булыцкий всерьез испугался: а не покалечили бы друг друга. Впрочем, обошлось. Ребята под окрики преподавателя принялись осваивать новую для себя игру, да так увлеклись, что остановить их смогли только собравшиеся на шум родители.
Вот она: отдушина! Теперь каждый день собиралась шумная ватага для очередного матча. Занимаясь с ребятней, Булыцкий неустанно наблюдал за дорогой: а ну как покажется вдали силуэт гонца. Да и занятие новое развлекло пришельца. Глядя, кто во что горазд больше, принялся он, уже как тренер настоящий, роли распределять да упражнения продумывать – так, чтобы и на выносливость, и на технику. А то, как ни крути, пока все равно больше на свалку, чем на игру настоящую, похоже было. А тут как-то и Ждан приковылял, да с такой жадностью принялся за игрой следить, что Булыцкий принялся всерьез задумываться, а чем бы ему парня занять. И хотя прогресс со здоровьем благодаря упорству да настойчивости Ждана, да «волшебным» пилюлям налицо был, все равно в игру такого пускать рано было.
– Слышь, Ждан, – окликнул парня пришелец, – как совсем на ноги встанешь, так и играть начнешь.
– А, – вздрогнул тот, отвлекаясь от игры. – Чего говоришь, Никола?
– Говорю: погоди. Скоро и ты бегать будешь.
– Мне глядеть больше сподручно.
– Ну и чего углядел-то?
– А ты глянь, Никола, вон тот, – указал он на одного из босоногих игроков, – он и шустрый, да мочи мало в нем. Что молния побежит, да скоро останавливается. Нету мочи у него. А вот тот, гляди-ка, – кивнул на другого, – у него сила не в том, что бегать шибко может, а в том, что всегда так встанет, что не обойти его.
– Ишь ты, глазастый, – в очередной раз поразился тот, а про себя подумал, что надо бы чем-то занять толковым товарища своего. Таким, чтобы и сметливость и вдумчивость одновременно нужна была бы. А раз так, то вспомнились ему любимые с детства еще шахматы, тем более что доску сделать труд невеликий был (оно хоть и на скамейке квадраты расчертить), а вместо фигур ловко использовать было бы буквы из наборного инструмента до сих пор в тайне строжайшей хранящиеся. Оно и польза двойная-то: пока фигурки вытачиваются, Ждан правила изучит, а как Сергий буквы увидит, так и снова к вопросу книгопечатания ненавязчиво вернуться можно будет.
А раз так, то с того же самого вечера принялся преподаватель обучать Ждана игре чудной. Неловко поперву; сам ведь путался, да тут и мастеровые из монастыря кстати. Выстругали из веточек фигурки, хоть и неказистые, но более или менее привычные. Так, чтобы и распознать их можно было, да одну от другой отличать легко. Вот тогда-то и начались настоящие баталии! Такие, что даже Сергий, прознав, прилетел в келью, гневно сотрясая бородой.
– Ты, чужеродец, грех не плоди мне здесь! – метая молнии, зашипел тот.
– Да какой грех-то?! – искренне изумился пришелец.
– Какой? А куклы бесовские откуда? – и, не дожидаясь ответа, старец сгреб доску и стоявшие на ней фигурки и швырнул в огонь. – Тьфу на вас, отродье бесово! – плюнул он вдогонку, да так, что Ждан поспешил, крестясь и кланяясь, покинуть келью, оставляя Булыцкого наедине с разгневанным настоятелем.
– Не прав ты, отче, – глядя на то, как язычки пламени набросились на его творение, отвечал пожилой человек. – И вот смотри в чем: Тохтамыш да Тимур, они воины великие, да воинство ихнее кровью чужой оплачивается. А здесь – та же война, да не рабы Божьи гибнут, а фигурки деревянные с поля брани уходят.
– Бесовы эти игрища! – ничуть не успокаиваясь, отрезал святой отец.
– А ведь сказано: не суди, да возлюби, – так же спокойно отвечал пенсионер.
– Сказано, – передразнил его старец.
– А ты только представь, отче, – так же мягко продолжал пришелец, словно и не замечая гнева собеседника своего, – что, если все полководцы вместо мечей да сабель в руки фигурки возьмут эти деревянные?! Что, если не на полях брани, да на досках сражения происходить будут? Это же скольким матерям не придется больше слезы лить по сыновьям убитым? Ты только представь, что Тохтамыш и Дмитрий Иванович не у Москвы сшибутся, а за доской игральной? И не только они, а и князья все остальные. Оно же и сражение, и без крови. Чем плохо, а? И возлюбят народы друг друга, что братья, и каменья держать друг на друга не будут. И все шахматам благодаря. А ты: игрища бесовские! Вон, в грядущем, даже отроки играть будут.
