Обуреваемая какой-то яростной, внезапно вспыхнувшей ненавистью к Англии, она бралась за роли подлых и нечестных служанок, девиц разного толка – любых, где требовался британский акцент. Снимаясь в эпизодах, она зарабатывала на жизнь им обеим, а потом еще взяла несколько уроков сценической речи, чтобы избавиться от просторечной мелодики, и стала браться за роли дам на балах и мелкопоместных аристократок. Нет, никаких серьезных ролей, только третьестепенные выходы в нашумевших картинах. Например, в «Унесенных ветром» сыграла вдову в черном – ту самую, которая в ужасе воззрилась на Скарлетт, когда та, не относив траура по мужу, пустилась в пляс на благотворительном балу. Или служанку в фильме о сестрах Бронте. Но все-таки Зельму Барр лучше всего знают по ее ролям в фильмах о первых поселенцах – зрителям очень запомнилось ее лицо с резкими чертами, достаточно жесткими, чтобы респектабельная дама убедительно смогла пробить себе дорогу на Запад.
Они уже так долго живут вдвоем, ну и еще Лайза Гринвуд с ними, конечно, – она теперь преподает в университете и собирается замуж за Патрика Гамильтона Третьего, а тот уже служит во флоте.
Иногда, когда денег не хватало, Шери тоже подрабатывала на съемках, но ее ярко-рыжие волосы были очень уж броскими в цветных картинах, так что ей пришлось подкрасить их в более мягкий оттенок, чтобы не выделяться так резко. Но актерская игра совсем не привлекала ее. Неинтересно было даже разглядывать всех этих знаменитостей, наперегонки рвущихся на красную ковровую дорожку, вихляющих бедрами старлеток в объятиях престарелых продюсеров. В этом бизнесе каждый сам за себя, а другому волк. Шери видела, в кого превратился на этой работе ее отец. Когда звуковое кино окончательно вытеснило немое, ему доставались только жалкие эпизоды, к тому же он принялся пить запоями и попросту не являлся на съемки, и ничего удивительного, что за ним закрепилась репутация ненадежного, и ни один агент не соглашался вести его. В последний раз она слышала, что он где-то в Лас-Вегасе. Она пыталась как-то поддерживать с ним отношения, но он полностью ушел из их жизни, и теперь порой трудно было поверить, что когда-то она была его золотой девочкой.
Шери чувствовала, что этим декабрьским воскресным утром вся жизнь переменилась. Авиационные заводы в Локхиде переоборудуют на выпуск военной техники. Киношники примутся снимать что-то патриотическое, бодрящее. Женщины должны будут занять на заводах место ушедших на фронт мужчин. Все становится другим, и она, Шери, не может оставаться в стороне. Мама скоро узнает новости… Кинется помогать фронту или продолжит жить, словно ничего не происходит?
Лишь однажды, когда Шери спросила ее о дяде и о той войне, мама просто взвилась: «Проклятая война ограбила тебя, украла у тебя братьев и сестер, украла всю семью! Не смей говорить со мной о войне. В армии выживают только звери. Это жестокая сила. Ты просто не представляешь себе, что они творят, прикрываясь знаменами». Мама тогда чуть было не заставила ее сменить имя – отказаться от Шарлэнд. Но тут уж Шери не поддалась. Еще чего! Какие бы печали, связанные с ее прошлой жизнью в йоркширской деревне, ни терзали маму, к ней, Шери, они не имеют отношения, так что она не послушалась, и больше они к этому не возвращались. Как-то мама отреагирует теперь, когда узнает, что Шери хочет уйти на фронт добровольцем? Впрочем, как ни любила она мать, это уже неважно – она все решила. Шери уходит на войну.
* * *
– Я решил записаться в армию, – негромко объявил Чарли, когда семья села ужинать.
Все молчали. Потом мама поднялась и вместе с девочками вышла из-за стола, не в силах совладать с собой.
– Пап, я знаю, это противоречит твоим убеждениям, но я не могу просто сидеть и ничего не делать. Это неправильно.
– А ты не знаешь, о чем ты говоришь. Война – это тебе не прогулка на плацу, не строевая подготовка туда-сюда. Война отвратительна, кошмарна. Люди гибнут. Ты когда-нибудь видел, как человеку сносит голову? Или как человек пытается удержать кишки, а те вываливаются в грязь? И даже не в этом дело. В прошлый раз сколько мужчин погибло, сколько детей! И ради чего? У меня нет ответа.
– И что ж из этого? – спросил Чарли. – Ничто не помешало развязать новую войну. Они разбомбили Лондон, захватили Францию. А мы будем сидеть и ждать, пока Гитлер пройдет победным маршем по нашему Спрингвиллу?
– Мы по-своему отзываемся на беду – помогаем, если где-то несчастье, голод. Чтобы быть героем, совсем не обязательно надевать военную форму.
– Однако ты в свое время надел. И был на войне. Наверное, ты все-таки верил в то, за что сражался.
– Не знаю. А ты просто не представляешь, во что война превращает человека…
– Пускай. Я вовсе не собираюсь становиться героем, я только хочу записаться в армию, не оставаться в стороне от недобрых событий.
– Знаешь, что тебя ждет, если ты это сделаешь? – склонив голову, спросил его Гай.
– Знаю, соседи будут сторониться меня. Никто не сядет со мной за один стол, меня перестанут приглашать на праздники. Не допустят к церковной службе, наложат взыскания… Ну и что? Я должен поступить так, как считаю для себя правильным, – упрямо проговорил сын.
– Ну зачем тебе навлекать на нас позор? Ты разобьешь матери сердце.
– Я разбил ей сердце в тот день, когда мисс Хеклер перевела меня в мирскую школу. Ты сам хотел, чтобы я узнал разные точки зрения. Я люблю, очень люблю нашу общину, но я вижу, как ограниченно многие мыслят здесь и как неоправданно суровы иные здешние правила. Ну почему они не уступят времени хотя бы изредка?
– Я пошел на риск, решившись отправить тебя в колледж. Ты и без меня знаешь, что мама об этом думает. Но вот что касается наших убеждений – фундаментальных для нас вещей, Чарли, – то это же не ягодки из корзинки выбирать: эту беру, эту не беру… Берешь все или ничего. Только так. Тебя поставят перед старейшинами, станут отчитывать – как не раз отчитывали меня за то, что я так часто совершал мирские поступки – сначала вот трактор купил, потом «Форд», радио слушаю… Так что это серьезное решение для всей твоей семьи.
– А если в твою дверь будут колотить штурмовики, ты тоже не захочешь защищаться? – вытащил Чарли старый аргумент.
– Я буду делать то, что как раз лучше всего сможет вас защитить – постараюсь разговаривать цивилизованно… Кесарю кесарево, как нас учили.
– Не верю. Они вздумают уводить скот, надругаться над твоими дочерьми, а ты будешь стоять и смотреть? Или непротивление означает, что мы, не пикнув, отдаем все, что ни попросят?
– Сын, такого никогда не случится.
– Но именно это и происходит сейчас по всей Европе! И маминых дальних родственников это уже коснулось! Что происходит с ними, происходит и со мной. Разве не учили нас поддерживать друг друга, помогать братьям своим? Мы должны защищать бедных, слабых, униженных и оскорбленных – где бы они ни были. – Чарли чувствовал, как его щеки пылают негодованием.
– Да, должны защищать – но не пушками и не ружьями, не штыками. А помогать едой, медицинской помощью и лекарствами. Никто не упрекнет пацифиста за такую помощь. Есть ведь квакерские мирные батальоны – в них идут санитарами, медицинскими сестрами. И ты мог бы вступить в такой батальон.
