Само собой, когда революция свершится, подобным проявлениям буржуазного декаданса будет положен конец. Большинство единомышленников Жака считали, что даже владельцам маленьких кафе не будет места в новой жизни и на замену им придут кооперативы. В Париже уже было немало продуктовых кооперативов. Даже когда магазинчиком или крошечным кафе владеет семья, все равно собственники извлекают прибыль и эксплуатируют наемный труд.
Но эти мысли Жак отложил на потом, сейчас он хотел отдохнуть. Его взгляд обежал столики, за которыми сидели дамы.
Справа раздался многоголосый рев. У длинного стола стоял официант с завязанными глазами, а сидящие вокруг молодые люди в военной форме со смехом хлопали в ладоши и кричали:
– Браво, де Синь!
– Шампанского!
– Нет, устриц! Принесите устриц.
– Честь нашего полка теперь в ваших руках!
– Честь нашего полка у вас между ног!
– Устриц де Синю!
Один из офицеров встал, чтобы снять повязку с головы официанта. Тот с широкой улыбкой отвесил поздравительный поклон виновнику ликования.
– Что там происходит? – спросил Жак, когда официант, все еще улыбаясь, прошел мимо его столика.
– О, нечто весьма забавное, месье. Два десятка молодых офицеров-кавалеристов скинулись, чтобы один из них мог заплатить за визит – как бы это выразиться? – к одной из самых желанных дам Парижа. Я имел честь тянуть жребий. – Он одобрительно хмыкнул. – Что тут скажешь, кавалерия знает, что такое стиль.
– Мне показалось, я услышал фамилию де Синь. Не сын ли это виконта де Синя?
– Мне это неизвестно, – сдержанно ответил официант.
– Это древний род, – светским тоном заметил Жак.
– О да, месье.
Жаку хотелось уточнить, о какой даме шла речь, но ему не понадобилось задавать этот вопрос. Молодой офицер, покачиваясь, встал и провозгласил тост:
– За нашего благородного друга де Синя и Прекрасную Елену!
– Счастливчик, – улыбнулся Жак Ле Сур.
Весь Париж слышал о Прекрасной Елене.
– Завтрашнюю ночь этот господин проведет в раю, – произнес официант, уходя.
– Вот уж верно, – задумчиво сказал Жак.
Потом он снова обратил внимание на женщин в зале. Среди них были одна или две, с которыми Жак уже танцевал раньше. Лично он намерен провести в раю сегодняшнюю ночь.
Через несколько минут Люк снова остановился у стола офицеров.
– Прошу простить меня за смелость… – негромко обратился он к Роланду. – Я слышал, что интересующая вас дама особенно благосклонна к тем, кто присылает цветы перед визитом. Причем цветы ей нравятся не всякие. Если позволите, месье, я мог бы договориться от вашего имени с цветочником. Думаю, вы будете весьма довольны результатом.
Роланд был удивлен – и удивлен неприятно. Почему официант лезет в его дела?
– Мой дорогой друг, вы можете доверять Люку, даю вам слово! – вмешался капитан, прежде чем Роланд успел поставить наглеца на место. – Он знает все, что только нужно знать в Париже. – Капитан лукаво подмигнул официанту. – Откуда ему это все известно, лучше не спрашивать. Но если вы поручите заказать букет для вашей дамы, то не пожалеете. Дайте ему денег, и он обо всем позаботится.
– Сколько? – хмуро поинтересовался Роланд.
Люк наклонился и прошептал ему что-то на ухо.
– За цветы? – изумился Роланд и с подозрением воззрился на официанта.
– Что, особенные цветы, да? – Капитан глянул на Люка.
– Совершенно особенные, господин капитан, – тихо подтвердил Люк, и капитан кивнул.
– Мой дорогой де Синь, – сказал он Роланду, – послушайтесь моего совета. Поручите это дело моему приятелю Люку. Поверьте, вы не пожалеете.
Почти сутки спустя Роланд де Синь ехал в закрытом экипаже от Триумфальной арки по авеню Виктора Гюго. Вечер был прохладный, но приятный. В небе висел молодой месяц. В неярком свете уличных фонарей Роланд смотрел на пожелтевшие кроны деревьев по обеим сторонам улицы.
Он был взволнован, и по вполне понятным причинам.
Когда товарищи поддразнивали его прошлым вечером, то проявили тем самым недюжинную проницательность. К двадцати пяти годам Роланд де Синь ни разу не пожалел о том, что избрал военную карьеру, и был счастлив. Он дорожил братскими отношениями, принятыми среди офицеров, и гордился своим полком не меньше, чем своим именем. Однако он не мог забыть о том, что является де Синем, чья жизнь должна идти «согласно Божьей воле», как требовал фамильный девиз.
Означало ли это, что он романтик? Конечно, многие бы сказали, что его трактовка отношений семьи с монархией, Богом и родиной, этим почти мистическим понятием, была романтичной. Но именно ощущение причастности к роду лежало в основе его готовности исполнить любую благородную задачу, которую уготовит ему судьба. И если семена этих идей заронил в его душу отец Ксавье на прогулке по саду Тюильри, о которой Роланд давно уже позабыл, то вся его жизнь до сих пор только питала и укрепляла эти идеи.
А его вера в Бога – не сводилась ли она к чувству семейной гордости? Он гордился воспоминаниями о том, как мать молилась вместе с ним, и эти воспоминания были для него столь же святы, как пламя неугасимой лампады над Святыми Дарами в католическом храме. Более того, за это крошечное пламя он готов был пожертвовать собой в надежде на великий свет после жизни. Потому Роланд де Синь бесстрастно взирал на копошащихся вокруг людей, и желание социалистов излечить скверну бытия лишь преобразованием материальной сферы казалось ему заблуждением. Они же в свою очередь считали иллюзорными его надежды на искупление.
Ни одно из этих соображений не мешало Роланду быть хорошим товарищем для братьев-офицеров, а уж ханжой он точно не был. Привередливый – да, и это его свойство не укрылось от хозяйки борделя, который он посещал с офицерами полка, и в первый же его визит она предложила ему одну из самых прелестных девушек. В любом случае женщин он любил и полагал тот успех, который имел у них, таким же свершением на пути становления мужчины, как и окончание Сен-Сира или «Кадр Нуар». Плотские утехи считались грехом, но с этим Роланд справлялся: ходил в положенное время на исповедь и исполнял наложенную епитимью. Для себя же лично де Синь решил следующее, хотя не обязательно облек мысль именно в такие слова: Бог, предназначив ему быть аристократом, наверняка понимает, что ему необходимо вести себя в соответствии с общепринятыми правилами.
Действительно, сегодняшнее приключение было событием, которым де Синь мог по праву гордиться. Оно было почти столь же почетно, как зачисление в «Кадр Нуар». Он собирался провести ночь у самой знаменитой куртизанки Парижа, в том числе и ради умножения славы рода. Это было свершение, о котором потом можно рассказывать сыновьям и внукам – когда они достигнут определенного возраста, разумеется.
