Вдова Ле Сур наблюдала за ними. Она как раз подошла к углу той улочки, на которой находилась церковь, и успела спрятаться, когда парочка украдкой оглянулась. Скорее всего, они ее не заметили.
Священник. Возможно, за этим ничего не стоит. А возможно, это заговорщики. Вдова повернулась к дочери:
– Иди в ту церковь. Притворись, что молишься, а сама попробуй услышать, о чем говорят со священником те люди. Сможешь?
Клоди кивнула. Она отлично умела справляться с подобными заданиями.
Отец Пьер искренне обрадовался, увидев де Синей. Он беспокоился, не случилось ли с ними чего-нибудь. Из всех католиков, что приходили в его маленький храм, эти двое были его любимыми прихожанами.
Пару месяцев назад он даже ходил к их дому, но экономка сказала, что они уехали.
– Как же я рад вас видеть! – воскликнул он. – Ах, какие ужасные события происходят повсюду. Вы слышали о том, что случилось сегодня с кармелитками?
Они ничего не знали. Но священник не успел рассказать им последние новости, потому что в церковь вошла хромая девочка. Она села на скамью недалеко от них и, казалось, начала молиться.
Отец Пьер внимательно посмотрел на нее. Вряд ли ребенок мог представлять опасность, но в том кошмарном мире, в котором они все оказались, нужно быть осторожным. Он приблизился к ней:
– С тобой все в порядке, дитя мое?
– Да, отец. Я шла мимо и захотела помолиться.
– А, – улыбнулся он. – Да, это дом Господа. Ты часто молишься?
– Каждый день. Я молюсь, чтобы моя нога выздоровела.
– И что же привело тебя именно в этот храм?
– Не знаю.
– Ты знала, что эта церковь в честь святого Жиля? – Поскольку девочка непонимающе молчала, священник продолжил: – Святой Жиль, дитя мое, – покровитель калек. Так что ты правильно сделала, что пришла молиться сюда. – Он вернулся к де Синям, и они все вместе отошли на несколько шагов в сторону. – Вы слышали? – проговорил он негромко. – Девчушка просто шла мимо, она не знала, что это церковь Сен-Жиль и что этот святой помогает калекам. Вот так! Даже в наши тяжкие времена Господь дает о Себе знать. Может, святой сам призвал сюда это дитя. – Но потом он вернулся к мыслям о последних событиях. – Ах, мои дорогие, какую страшную новость я вам сейчас расскажу.
Клоди слушала внимательно. Священник был очень расстроен. В тот день на гильотине, стоявшей возле Фобур-Сент-Антуан, казнили шестнадцать женщин из кармелитского монастыря. Они отказались от присяги, которую должны были принести по новому закону о Церкви. Они сказали, что лучше умрут в мучениях, чем предадут веру.
– Они шли на гильотину с песнопениями, – рассказывал священник. – Все они – святые мученицы.
– Поистине мученицы, – сказал мужчина, а молодая дама согласилась с ним.
И оба они высказались в том духе, что это прискорбное происшествие и что несчастные не заслужили такой участи. Потом молодые люди пригласили священника зайти к ним в гости. Дама сказала, что старику явно нужно выпить чего-нибудь горячего.
– С капелькой бренди, – добавил мужчина.
Клоди вернулась туда, где ее ждала мать, и пересказала ей слово в слово все, что слышала в церкви.
– Проследи за ними, – велела ей мать. – Я буду держаться в стороне. Хорошо бы разузнать, где они живут.
Следить было несложно: престарелый священник не мог идти быстро. Трое вошли в дом, стоящий в квартале Сен-Жермен; это был особняк с двориком. Типичный дворец аристократа, как заметила вдова.
Нескольких вопросов в округе хватило, чтобы узнать фамилию владельцев. Хозяин таверны рассказал, что эта семья имела еще и замок в долине Луары, на западе.
– Интересно, – сказала вдова. – Ты иди сейчас домой, – велела она дочке, – а я вернусь попозже.
Вдова Ле Сур ходила быстро, а идти было недалеко: обратно к Новому мосту, по нему на правый берег и дальше на север к улице Сент-Оноре. Потому что именно там жил человек, которого она хотела видеть.
Дом, нужный вдове Ле Сур, принадлежал краснодеревщику месье Дюпле. Но поговорить ей нужно было не с Морисом Дюпле, а с его квартирантом. Как она и надеялась, тот был на месте.
Его комната была небольшой, но приятной: стены отделаны панелями, на тумбе маленький канделябр. За столом очень прямо сидел человек. Вдова слышала, что он не появлялся в Конвенте уже три недели. Кто-то говорил, что он заболел. Другие считали, что он готовит важную речь. Во всяком случае, выглядел он совершенно здоровым, и вдова заключила, что верно второе. Встречались они всего несколько раз, но, очевидно, он запомнил ее и знал, что она предана революции.
– Чем я могу быть полезен вам, гражданка? – спросил он.
Люди говорили, что он уродлив. Однако вдова не соглашалась с этим мнением. Его широкий лоб предполагал глубокий и быстрый ум, а выдающиеся вперед челюсти говорили о настойчивости.
Ростом он был невысок, но держался удивительно прямо, и это особенно нравилось вдове. Сказать по правде, у этой крупной женщины возникло желание подхватить его на руки и отнести к себе домой.
Но превыше всего был тот факт, что он был неподкупен, и об этом знала вся Франция. Он был чист и несгибаем. Может, мужчины вроде Дантона производят более сильное впечатление, громче говорят и более любимы, но одинокая фигура Максимилиана Робеспьера возвышалась над всеми ними.
Вдове не потребовалось много времени, чтобы поведать ему о старом священнике и молодой чете де Синь. Из их слов, произнесенных в церкви при Клоди, однозначно следовало, что они враги революции.
– Меня удивляет только то, – сказала вдова Ле Сур, – почему они до сих пор не арестованы.
– Раньше я уже слышал имя де Синей, гражданка, – ответил Робеспьер. – Думаю, за них заступился Дантон. – Он пожал плечами. – Возможно, ему заплатили.
Потом он умолк и, казалось, задумался. Вдова забеспокоилась, не счел ли он недостаточными сведения, добытые ею.
– Это еще не все, – снова заговорила она. – Он сказал священнику, что подговаривает крестьян своего имения присоединиться к мятежникам Вандеи. Его поместье как раз недалеко оттуда.
Конечно, это было ложью. Но вдова Ле Сур не чувствовала себя виноватой. Двое де Синей должны умереть, она была убеждена в этом. Ложь была просто средством к достижению этой цели – нечто вроде повозки, нужной, чтобы доставить человека к месту назначения.
Выдумав эту ложь, она всего лишь выполнила свой долг. Ведь она – хранительница революции.
– В самом деле?
Цепкий взгляд Робеспьера остановился на ней. Знает ли он, что она лжет? Вдова Ле Сур не могла этого понять, но предполагала, что он догадывается. Робеспьер медленно кивнул и произнес своим резким высоким голосом:
– Как вам, гражданка, наверное, известно, во время больших дебатов о том, казнить ли короля, я напомнил Законодательному собранию об одном очень важном факте. Я сказал тогда, что мы собрались не для того, чтобы судить короля, не для того, чтобы решить, в чем он виноват и в какой степени. Мы собрались ради более великого дела, а именно ради революции. К тому времени уже стало совершенно ясно, что, пока король жив, революции угрожают как силы внутри Франции, так и вне ее. Следовательно, простая логика диктует нам, что король должен умереть. На самом деле обсуждать было нечего.
