– Что с вами? – спросил он. – Вы в порядке?
– Да. Просто боюсь поездов. Когда я была маленькой, мне снились кошмары о том, как я застреваю на путях.
Что за ерунду она несет? Не примет ли он ее за круглую дурочку?
– А я боялся медведей гризли. – Крепко взяв ее под руку, американец ухмыльнулся. – Ни с одной стороны поезда нет. Предупредите меня, если увидите медведя.
В целости и сохранности переведя Мари через рельсы, Хэдли отпустил ее руку, и она едва слышно выдохнула.
– Для вас это такое облегчение? – с участием осведомился американец. – Нам лучше держать вас подальше от железной дороги.
Когда они шли через сад к дому, Мари ощущала, как солнце печет ей голову.
В доме Моне было две студии. Первую устроили в бывшем сарае, и там художник показал гостям некоторые из своих работ, в том числе пейзаж с японским мостиком, над которым он еще трудился. Вторая студия была более просторной. Там великий мастер сказал Марку:
– У пруда вы говорили, что он может стать наваждением. Я признаюсь, что в последнее время все мои мысли поглощает мечта об одной затее. Это будет огромная комната, круглая, и по всему периметру – панели с изображением кувшинок, плавающих в воде, и, возможно, намек на облака. В этой комнате зритель будет полностью погружен в голубой цвет. Я говорю «голубой», но, конечно же, имею в виду тысячу цветов, которые смешиваются и ведут себя как растения в саду. Потому что когда цвета взаимодействуют, они создают новые цвета, которые человек доселе не видел или не знал, что видел.
– Такой проект может стать делом всей жизни, месье, – уважительно качнул головой Марк.
Моне кивнул в ответ, потом оглянулся на Мари. Случайно в этот момент она оказалась возле Хэдли. Взгляд художника задержался на них обоих.
– Значит, этот симпатичный американский джентльмен ваш жених? – спросил он.
– Мой… что?
Вопрос застиг девушку врасплох. Ни к чему подобному она не была готова и почувствовала, как в лицо бросилась краска. Это было совсем некстати, но остановить предательский румянец не могла.
– Нет, месье, – пролепетала она.
– Простите, – сказал Моне.
– Увы, мне не повезло быть удостоенным такой чести, – весело отозвался Хэдли и посмотрел на Мари с дружеской улыбкой.
Но она не могла даже глаз на него поднять.
Потом тетя Элоиза что-то сказала Моне, он ответил ей, разговор потек своим чередом, и никто больше не обращал на Мари внимания, за что она была всем благодарна.
Вскоре настала пора прощаться. Когда все двинулись к выходу, Хэдли приотстал, чтобы оказаться рядом с Мари, и тихо произнес:
– Надеюсь, Моне не смутил вас своим предположением, будто мы обручены.
– Нет, – сказала она, – совсем не смутил.
Ей хотелось добавить что-нибудь такое, что заставило бы его думать о ней. «Уверена, у вас множество гораздо более красивых дам на примете» или что-то в этом роде. Что-нибудь. Что угодно. Но она не смогла.
Когда они ждали поезда на платформе вокзала в Верноне, Марк и Хэдли с головой ушли в свой разговор. Тетя Элоиза и Мари негромко обменивались впечатлениями минувшего дня.
– По-моему, визит прошел удачно, – произнесла тетя Элоиза.
– Да. Месье Моне был искренне рад познакомиться с вами. И мне показалось, что ему нравится демонстрировать гостям свой сад.
– Это настоящее чудо, – сказала тетя Элоиза. – Просто чудо.
Подошел поезд, они сели в вагон, и вот уже застучали колеса, унося компанию в Париж.
– Послушайте, – обратился к дамам Марк, – мы с Хэдли приняли решение.
– Какое же? – спросила тетя.
– Я планировал провести часть лета в Фонтенбло, но… – Он глянул на тетю. – Но это сейчас может быть не совсем удобно. Поэтому мы с Хэдли решили снять на лето жилье в Живерни. Мы будем здесь писать. – Он улыбнулся. – Так что увидимся ближе к осени.
– О, – только и сказала Мари.
В Фонтенбло царил древний покой. Королевский замок и тихий парк вокруг него были гораздо старше Версаля. Первым на этом месте построил свое шато еще король Филипп Август в далеком XII веке, но замок в его нынешнем виде был вдохновлен французским Ренессансом времен Франциска I и Леонардо да Винчи. И хотя Наполеон использовал его как свой личный Версаль, старое шато в Фонтенбло с его тенистыми аллеями и большим лесом поблизости сохранило умиротворенную атмосферу, невозможную в безудержном великолепии огромного дворца Людовика XIV.
Что касается самого городка, то он был тих, консервативен и служил приютом множеству родственников семьи Бланшар. Как жаль, что никто из кузенов не подходит ей по возрасту, пеняла на судьбу огорченная Мари. А то она могла бы выйти за него, и все были бы счастливы.
– По крайней мере, выходя за кузена, ты знаешь, что получаешь, – говорил кто-то из ее родни.
Мари гуляла с щенком, навещала родню и брала уроки верховой езды – давно ведь хотела научиться ездить как следует.
– На тот случай, если вдруг появится еще один аристократ, – сказала она матери с улыбкой.
Но покоя не находила.
Где он? В Живерни. Чем занят? Пишет картины на свежем воздухе, делает наброски, ест и пьет с другими художниками.
Говорит ли он по-прежнему на французском? Или американская колония в деревне дала ему возможность вновь общаться на родном языке? Есть ли у него женщина? Не встретил ли он там прелестную американскую девушку, например художницу из такой же, как у него, хорошей семьи? Не прочитает ли она в очередном письме Марка упоминание о том, что его друг обручился?
Она воображала его то в одной ситуации, то в другой. Созданные ею образы не увядали. Они становились ярче с каждым днем. А поделиться своими переживаниями ей было не с кем. Родителям она не могла рассказать. С кузинами и кузенами у нее были теплые отношения, но ни к кому из них она не питала полного доверия. Даже тете Элоизе она боялась признаться. Марк – единственный человек, с которым она бы поделилась, но он друг Хэдли, так что и этот вариант отпадал.
Так проходили июльские дни, в душевных мучениях, физических упражнениях и родственных визитах. Еще Мари читала или притворялась, что читает, время от времени доставала корзинку с вышиванием и многократно пыталась зарисовать щенка, играющего в саду, но безуспешно.
Дважды приезжал на выходные Жерар с семьей. Этим летом отец оставил дела на его попечение, и Жерар подолгу сидел с ним на большой веранде, отчитываясь о происходящем в Париже. В основном отец был им доволен.
Однажды Жерар отвел Мари в сторону.
Он знал, что сестра недолюбливает его, но все равно старался быть хорошим братом. Она понимала это. Он делал все, что мог, только не очень-то получалось.
