– Вот здесь все поджидали короля, когда он шел в дворцовую церковь, – сказал Роланд.
– Я читал, что придворный этикет был весьма утомителен, – заметил Хэдли.
– Так и было. Причем тяжелее всех приходилось женщинам. В то время возникла мода на особую походку. Женщины должны были делать очень мелкие и частые шажки – этого не было видно, разумеется, под длинными платьями, – так что казалось, будто они плывут. – Он вновь перевел взгляд на Мари. – А что вы скажете, мадемуазель?
– Вы имеете в виду это, месье? – В доселе серьезных глазах Мари вспыхнул лукавый огонек.
И внезапно она, под удивленными взорами четырех мужчин, двинулась по Зеркальной галерее. Ее платье закрывало ноги до самых туфель, и потому эффект был потрясающий: она как будто парила над паркетом. В бледном зимнем свете, падающем через окна, ее гибкая фигура привидением скользила из одного зеркала в другое, и казалось, она удаляется куда-то в прошлое. В конце зала Мари развернулась и поплыла обратно к ним, в настоящее.
Когда она остановилась перед мужчинами, ей устроили небольшую овацию.
– Где ты этому научилась? – спросил Марк.
– Моя учительница танцев умела это делать и научила меня.
– Непревзойденно! – воскликнул восхищенный Роланд. – Должно быть, в прошлой жизни вы были придворной дамой.
– Необыкновенное представление, – произнес Фокс. – Чудесно!
– Такая походка очень утомительна, – со смехом сказала Мари. – Я рада, что мне не приходится делать это ежедневно.
Они перешли в Апартаменты Королевы. В XVIII веке их несколько раз перестраивали, и в них царила более легкая атмосфера.
– Ваша семья бывала в Версале, месье де Синь? – спросила Мари.
– Да. С этим связана романтическая история. Во времена Людовика Четырнадцатого наш род едва не прервался. Оставался лишь один-единственный де Синь. Он старел, а наследника не имел. Но потом здесь, в Версале, он встретил молодую женщину из семейства д’Артаньян. И, несмотря на существенную разницу в возрасте, они полюбили друг друга и поженились.
– Д’Артаньян, как в «Трех мушкетерах»?
– Именно так. Дюма использовал это имя в своих романах, но семья д’Артаньян существовала на самом деле.
– И они были счастливы?
– Очень счастливы, как гласит семейное предание. У них родился сын. – Роланд улыбнулся. – А иначе меня бы здесь не было.
– Очаровательная история, – сказала Мари.
Выводя маленькое общество из Апартаментов Королевы, Роланд объявил, что теперь покажет им церковь по другую сторону двора. Пока они шли туда, Мари незаметно для остальных постаралась шагать так, чтобы оказаться рядом с Роландом.
– Меня очень заинтересовала история, которую вы только что рассказали, – заметила она вполголоса. – Мне всегда казалось, что счастливый брак маловероятен, когда между мужем и женой существует большая разница.
– Разница в возрасте?
– В возрасте или в чем-то другом.
Деликатная тема, подумал он. Но вполне насущная. Мари права, поднимая ее. Ведь он аристократ, а она, хоть и богачка, принадлежит к классу буржуазии. В традиционной Франции классовые различия создавали почти непреодолимое препятствие для брачного союза.
– Я считаю, что если есть чувство и взаимное уважение и если у двух людей есть общие интересы, тогда различия можно сгладить – при условии, что обе стороны будут готовы к компромиссам. Но компромиссы не проблема, когда есть чувство, а это мы уже оговорили.
Она кивнула с задумчивым видом, а потом улыбнулась:
– Ваши слова мне кажутся очень мудрыми, месье.
Церковь оказалась шедевром в стиле барокко, посвященном средневековому королю Людовику Святому.
– В конце своего правления, – пояснил Роланд, – король-солнце становился все более и более набожным.
– И благодарить за это следует его вторую жену, мадам Ментенон, – добавила Мари, – которая оказывала положительное влияние на его моральный облик.
– Разумеется, мадемуазель абсолютно права, – рассмеявшись, сказал Роланд Фоксу и Хэдли. – Несомненно, каждый мужчина нуждается в том, чтобы жена направляла его по части морали и нравственности. И Людовик Четырнадцатый отнюдь не исключение!
Однако Фокс, казалось, имел иное мнение. Он кивнул в ответ на замечания Роланда и Мари, но при этом поджал губы.
– Вы должны простить меня, если я не разделяю вашего восхищения религиозными убеждениями короля. Именно из-за этих убеждений он выгнал нашу семью из Франции.
– Вы гугенот? – удивился Роланд.
– В то время наша семья была протестантской. – Фокс обернулся к Хэдли, чтобы объяснить: – Вы, вероятно, слышали о гугенотах – так называли французских протестантов. Мы жили во Франции под защитой закона о веротерпимости, известного как Нантский эдикт. Но в тысяча шестьсот восемьдесят пятом году Людовик Четырнадцатый отменил его действие и велел гугенотам возвращаться в лоно Католической церкви. Около двухсот тысяч гугенотов вынуждены были бежать в другие страны, в том числе в Англию. Моя семья была среди последних.
– Но ваша фамилия не французская, – заметила Мари.
– Верно. Часть английских гугенотов сохранила свои французские имена, но многие перевели их на английский. Например, семья Лебрен стала Браунами. Ну а Ренары стали Фоксами.
– Значит, вы из Ренаров? – с внезапным интересом уточнил Роланд.
– Да. Это довольно распространенная фамилия.
Роланд на мгновение задумался. Он вспомнил, что один из его предков женился на наследнице Ренаров, женщине из купеческого сословия, вероятно чем-то похожей на Мари Бланшар. Это было много веков назад, даже думать об этом не стоило. И тем не менее существовала вероятность, что его семья могла иметь отдаленные родственные связи с этим английским стряпчим. Хотел ли Роланд изучать ситуацию глубже? Нет. Он не хотел быть родственником Фокса.
– Вы правы, – согласился он, – Ренаров во Франции много. А теперь, – объявил Роланд, – карета отвезет нас на край парка, где мы сможем осмотреть прелестный дворцовый комплекс Трианон.
Все, кто знал Джеймса Фокса, не сомневались: собравшись жениться, он подойдет к выбору жены основательно и сам станет отличным мужем. Он уже не раз влюблялся и в последнее время стал думать, не пора ли остепениться.
Но никогда еще он не испытывал молниеносной, сметающей все на своем пути страсти, не знал, что такое любовь с первого взгляда. Вплоть до прошлого воскресенья.
А теперь он был по уши влюблен. И любовь его была безнадежной.
Он всегда полагал, что его жена будет говорить по-французски. Семейная фирма была основана в Лондоне, но парижское отделение стало важной частью дела. И сам Джеймс, и его отец пользовались симпатией и доверием британского посольства, и поэтому он ожидал, что будет путешествовать между Лондоном и Парижем на протяжении всей профессиональной карьеры.
