Но, где бы он ни находился, он стремился играть роль души общества. Перед отцом и сестрой он представал беззаботным, веселым, счастливым сорвиголовой, в то время как душа его была полна уныния и тоски.
Стоя у пустого холодильника, он вздохнул. Что ж, придется ограничиться пирожками и льежским соусом – и пакеты с тестом, и соус у него всегда были в запасе. Он мог бы позвонить отцу и пригласить его пообедать вместе в кафе, но ему этим вечером никуда не хотелось выходить, как, впрочем, не хотелось видеть и отца, к которому у него назревала масса всевозможных не слишком корректных вопросов.
Из-за Паскаль, которая без конца ворошила их семейное прошлое, он начинал думать о вещах, которые прежде его не волновали. Например, как и почему Камилла появилась сразу после смерти его матери? Ведь она поселилась в Пейроле еще до того, как они поженились, рискуя шокировать соседей… Может быть, так произошло потому, что она еще не развелась с Косте? Без сомнения, все было именно так, но когда и где его только что овдовевший отец мог ее встретить? Она бросила своего ребенка, Анри Фонтанель предложил ей взамен своего малыша, и она сразу же заняла место умершей. Люди вокруг делились разными соображениями на этот счет, и он, несмотря на свой юный возраст, не мог не заметить этого.
Зачем Анри распустил слух о том, что Юлия умерла? Чтобы спасти Камиллу от расспросов? Наконец, ему казался странным полный разрыв с семьей Монтагов и отказ Камиллы от своей части наследства только из желания не встречаться с людьми, среди которых она выросла.
Паскаль пыталась разобраться во всех этих странностях и недомолвках и даже бросила какие-то обвинения отцу, и Адриан, поначалу не поддержав ее, теперь приходил к мнению, что она была права. Если имеется абсцесс, то его следует вскрыть. После этого всем станет легче, в том числе и ему.
Он откусил пирожок, обжегся и чертыхнулся, да, собственно, и есть ему больше не хотелось.
– Я даже не знаю, как мы справлялись без вас! – буквально нараспев произнес доктор Лебель.
Коренастый, приземистый, облысевший и веселый, он радостно продолжал:
– Вы для нас настоящий дар небес, моя дорогая Паскаль! Благодаря вам я теперь смогу хотя бы играть в гольф…
Этот неутомимый трудяга, конечно, шутил, он никогда не позволял себе отлынивать от работы, и Паскаль, бросив на него понимающий взгляд, протянула ему историю болезни.
– У меня проблемы с одним пациентом, я хотела бы узнать ваше мнение.
Не останавливаясь, на ходу, он посмотрел результаты обследований и прочитал сделанное ею заключение, затем что-то пробормотал и покачал головой.
– Я скажу вам свое мнение при одном условии: мы с вами перейдем на ты. Что вы об этом думаете?
Кивнув, она с готовностью приняла его предложение.
– Я согласен с твоей диагностикой, – сказал он, возвращая историю болезни, – его нужно госпитализировать. Выпьем кофе?
Продолжая разговаривать, они подошли к автомату, и Лебель принялся нашаривать в карманах.
– Ты не жалеешь, что ушла из Пюрпана?
– О, ни в коем случае! – воскликнула она, беззаботно смеясь. – Особенно не жалею о профессоре Клеман, которая была ко мне столь же доброжелательна, как скорпион к своей жертве, хотя она, конечно, очень компетентный специалист.
– Я учился у нее в интернатуре, тогда она еще не была большим начальником и только собиралась сделать карьеру, но все знали, что она своего добьется. Ее амбиции соответствовали ее способностям, и она по праву получила должность профессора. Но что касается людей, которым приходится с ней работать… Ты перевелась к нам из-за ее скверного характера?
– Нет, на самом деле не из-за этого. Причина была более личной, я живу рядом с Альби…
– У кого это скверный характер? – услышали они позади мужской голос.
– Выпьешь с нами кофе, Жак? – предложил Лебель. – Мы говорили о Надин Клеман.
Жак Медерик, заведующий отделением, подмигнул Паскаль.
– Я уверен, что с нами вам будет намного лучше, доктор Фонтанель… И наш друг Лебель теперь спокоен! Нам очень нужен был опытный практик, это правда…
Жак Медерик говорил медленно, со свойственной ему манерой оставлять фразу незаконченной. Этот человек любил размышлять, не имел карьерных амбиций и все свое время посвящал больным. Он приезжал на работу рано, уезжал поздно, терпеливо выслушивал каждого, будь то его сотрудник или пациент. Единственное, чего он боялся, так это выхода на пенсию, постоянно откладывая его до следующего года.
– О, Надин… – вздохнул он, отпивая кофе. – Представьте себе, мы с ней учились на одном факультете. Да, давненько это было… Она никогда не улыбалась, не пользовалась вниманием однокурсников, и только когда публиковали результаты экзаменов, о ней узнавали все. В ней царил дух соперничества, ее работоспособность не имела себе равных, да и сейчас тоже… Я охотно читаю ее статьи, в них всегда есть что-нибудь примечательное. Эта малышка Монтаг сделала отличную карьеру…
Замерев на месте, Паскаль переспросила, убежденная в том, что ослышалась:
– Монтаг?
– Да, Надин Монтаг, когда она вышла замуж, то стала Надин Клеман. Я, кстати, был на их свадьбе. Боже мой, как давно это было! Ну что ж, я вас покидаю, пора идти работать… Спасибо за кофе.
Он зашагал своей размеренной походкой, которая придавала ему вид человека, пребывающего в постоянном размышлении. Паскаль, шокированная тем, что услышала, проводила его взглядом.
– Что с тобой? – с беспокойством спросил Лебель.
– Ничего, – пробормотала Паскаль. – Просто совпадение… Девичья фамилия моей матери тоже была Монтаг.
Лебель рассмеялся и ласково потрепал Паскаль по плечу.
– Не переживай, ты не можешь принадлежать к той же семье, что и Надин, это просто невозможно!
Эта мысль позабавила его, но Паскаль не смогла даже улыбнуться ему в ответ.
Сидя рядом у барной стойки, Лоран и Самюэль даже не знали, о чем им говорить. Их близкая дружба сменилась некоторой отстраненностью, и Самюэль понимал, что виноват в этом он. Каждый раз, встречая Лорана в аэроклубе, он не мог удержаться от того, чтобы не задать ему парочку личных вопросов. Лоран явно раздражался и отвечал неохотно, что еще больше выводило Самюэля из себя.
Бармен поставил перед ними кофе и ушел, не дожидаясь обычных шуточных вопросов. Самюэль догадался, что постные физиономии двух записных весельчаков клуба были для него непривычны.
– Будет лучше, если мы не будем больше об этом говорить, – предложил Лоран.
– Почему?
– Потому что ты бесишься и без конца спрашиваешь одно и то же: как у меня с ней обстоят дела, что у нее нового… Ну сколько можно… Я не твой соперник, я твой преемник.
