В комнату вошла служанка с блюдом мясных пирогов.
– Nein! Господи ты боже мой! – закричала Сьюзен, направляя служанку к буфету.
Рэйчел промокнула губы салфеткой и поняла, что хочет уйти.
– Так он тебя завоевал, да? – внезапно спросила Сьюзен.
– Кто?
– Твой красавчик. Архитектор.
Остановить механизм, соединяющий совесть с приливом крови к щекам, Рэйчел была не в силах.
– Что ты… хочешь сказать?
– Я же видела, как ты кинулась на его защиту, когда разбилась ваза.
– Это его дом, Сьюзен. Мы портили его вещи… его вещи!
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Нет, не знаю.
– Когда ты бросилась к нему, чтобы не дать ему ударить Кита… вы так смотрели друг на друга…
– Сьюзен! Пожалуйста.
– Что ж, будь осторожна. Они не такие, как мы. Они другие. Совсем другие. Впрочем, я его не виню.
– За что?
– За то, что хочет воспользоваться случаем.
– Ради бога, Сьюзен.
– Ты привлекательная женщина. И практически без мужского внимания. Я говорю это только потому, что завидую тебе.
– Мне?
– Все намного сложнее. – Лицо Сьюзен внезапно пошло красными пятнами, свидетельствуя, что она не взводе. – Мне так здесь все осатанело.
– Я думала, тебе здесь нравится.
– Да просто бодрюсь напоказ. Поживешь с пьяницей, волей-неволей этому научишься. – Она нервно рассмеялась, попытавшись сгладить впечатление, но слово уже вырвалось.
Среди военных полно тайных алкоголиков, но Рэйчел как-то не причисляла к ним майора Бернэма.
– Я и не представляла, что все настолько плохо.
Сьюзен Бернэм внезапно накрыла ладонь Рэйчел своей:
– Ты ведь никому не скажешь? Пожалуйста, никому не говори.
– Не скажу.
– И про другое.
– Про что?
Сьюзен бросила взгляд на ожидающие отправки коробки:
– Про фарфор и остальное.
Сидя на полу в своей комнате, Эдмунд тасовал карточную колоду, рядом с ним на ковре, разглядывая стежки на шее Катберта, лежала Фрида, задравшаяся юбка открывала бедро. После рождественского киносеанса Фрида стала относиться к нему дружелюбнее, и Эдмунд старался отмежеваться от своего тряпичного солдата и всех других игр, которые могли показаться ей детскими. Никаких машинок на лестничной площадке, никакой охоты на воображаемых хищников в саду. Теперь только фильмы и карты.
– Английскому солдату лучше, – сказала Фрида. Ее английский оказался гораздо приличнее, чем полагал Эдмунд. – Это королевский солдат?
– Он из Гренадерской гвардии.
Эдмунду хотелось продолжить карточную игру, но Фрида, улыбаясь, провела пальцем по стежкам и вверх, по медвежьей шапке. Может, собирается признаться?
– Твоя мама сделала его лучше. После stummen Diener
[74]
.
Эдмунд небрежно пожал плечами, давая понять, что игрушки и кухонные лифты остались в прошлом. Он поглядывал на голые ноги Фриды, расположившись так, чтобы лучше их видеть. Его тянуло к Фриде – странно и непонятно. По ночам, когда он не мог уснуть, мысли то и дело возвращались к той первой встрече, когда она висела на лестнице, расставив ноги, показывая белые трусики, к едкому аммиачному запаху мочи в ночном горшке. Воспоминания порождали фантазии.
Делая вид, что раскладывает карты на ковре, он дотронулся до ее обнаженной ноги и задержал руку. Он уже дотрагивался до нее в своих восхитительных воображаемых приключениях. Но сделать это в реальной жизни… вот в какие игры ему хотелось бы поиграть. Хотелось погладить ее кожу над коленом, круговыми движениями, будто протирая кружок на запотевшем окне. Эта мысль скользнула дальше, к паху, окатила странными ощущениями. Вот бы провести рукой вверх, к тем невозможно белым трусикам, коснуться ткани. И что потом? Не сожмет ли она бедра, поймав его руку между ног?
Фрида никак не дала понять, что заметила прикосновение. Она положила Катберта и переключила внимание на кукольный домик, потом встала на колени и, окинув взглядом расположение кукол, указала на мальчика в спальне:
– Это ты. Это… – она показала на куклу за фортепиано, – фрау Морган. Это, – жест в сторону кукол на крыше, – мы с папой.
Эдмунд кивнул. Он хотел вернуться к другой игре, но Фрида, казалось, всерьез увлеклась. Поменяла куклу Фриду на куклу Рэйчел, поместив Фриду с Эдмундом на первом этаже, а маму Эдмунда с герром Любертом на крыше. Потом положила взрослых вместе в хозяйской спальне. Эта перестановка как будто позабавила ее. Эдмунд тоже засмеялся, хотя, по правде говоря, не был уверен, что это смешно. Вид куклы герра Люберта и куклы мамы вместе, в спальне, непонятно почему смутил его.
– А где папа Эдмунда? – спросила Фрида.
Эдмунд указал на машину, стоящую на острове из одежды рядом с конем-качалкой.
– Гельголанд.
Фрида встала и подошла к коню, погладила его блестящую спину и поставила ногу на машинку. Покатала ее взад-вперед по ковру.
– Ты можешь отправить его назад.
– Сейчас?
– Сейчас.
Фрида ногой толкнула машинку назад по ковру с такой силой, что домик покачнулся от удара, а машинка перевернулась.
Меж деревьев что-то мелькнуло, словно кто-то двигался перебежками, от дерева к дереву. Рэйчел приостановилась и потянула Люберта за руку:
– Мне кажется, за нами следят.
Люберт обернулся.
– Дети. Trummerkinder
[75]
.
Из-за стволов выглядывали мальчишки. Один, по виду сверстник Эдмунда, был вооружен палкой-копьем.
– Не обращай на них внимания. Они принимают нас за беженцев или любовников, гуляющих в парке.
Определение «любовники» показалось Рэйчел слишком легкомысленным. Быть любовницей, как она обнаружила, требует больше хитростей и уловок, больше изобретательности и изворотливости, чем пишут в любовных романах. Они проводили много вечеров перед камином, ведя разговоры по душам, но в доме было полно глаз и ушей, а сейчас, когда на улице похолодало и все сидели дома, возможности спокойно уединиться просто не осталось. Даже для этого короткого побега ей пришлось уйти из дома первой, а ему попозже; она отправилась «подышать воздухом», он – «поискать дрова». Льюиса не было уже почти два месяца, но с той рождественской ночи им впервые удалось найти время побыть совсем одним.
Пока они шли по Иенишпарку, она думала, что зима – очень подходящее время года для любовного романа. Легче оставаться неузнанным, когда люди кутаются в теплые одежды. Издалека все выглядят одинаково, а сегодня они особенно хорошо экипировались: она в галошах и черном шерстяном пальто, а Люберт в лыжной шапке и с рюкзаком, набитым топливом для домика егеря, вполне могут сойти за двух беженцев, направляющихся в ближайший лагерь.
