Но Рэйчел заинтересовалась. Памела Элиот и вправду нашла для себя дело, отвечающее ее убеждениям. Говорила она с воодушевлением.
– Продолжай.
– Они совсем не привыкли к дебатам, к публичному несогласию с большинством. Но схватывают суть. Тем, кто помоложе, дискуссии даются тяжелее. С играми у них все прекрасно, но вот дискуссии – настоящее испытание. Большинство напуганы, подозрительны, недоверчивы и, похоже, потеряли надежду. (Рэйчел подумала о Фриде.) Полковник Хаттон старается показать, что у них есть будущее. Что в жизни есть смысл и цель.
– Ага. Еда, выпивка и никакой болтовни о смысле жизни! – отчеканила Сьюзен. Сегодня она явно пребывала в драчливом настроении.
– Не обращай на нее внимания, Памела. – Рэйчел взяла у Хайке графин с джином и повернулась к мужчинам: – Еще джина, джентльмены?
Льюис в этом плане был почти что ясновидящим – всегда знал, кому и когда подлить, а Рэйчел постоянно напоминала себе следить за тем, чтобы бокалы не пустовали. Капитаны увлеченно обсуждали только что закончившийся крикетный сезон и в добавке пока не нуждались. Майор, однако, стоял чуть в стороне и крутил почти пустой бокал. Рэйчел налила, не спрашивая.
– Приятно наконец познакомиться с вами, майор. Сьюзен так много о вас рассказывает.
По правде говоря, майор Бернэм оказался не таким, каким рисовало ее воображение. Со слов Льюиса и Сьюзен, она представляла Бернэма холодным, амбициозным сухарем, безжалостным в своем стремлении избавить зону от нацистской заразы. Рэйчел никак не ожидала увидеть тихого, почти застенчивого мужчину с красивым левантийским лицом. Скромность – быть может, правда, напускная – никак не вязалась с суровой репутацией. Возможно, у Льюиса сложилось о нем превратное мнение.
– Вижу, вы прикрыли пятно. – Взгляд Сьюзен Бернэм остановился, как и следовало ожидать, на новой картине над камином.
– Да.
– Какой, должно быть, шаг вперед по сравнению с тем, что там было раньше.
– Там было… не то, что мы думали.
– А ты что, спросила?
– Он… даже оскорбился.
– И ты ему поверила?
– Да.
Рэйчел не хотела задерживаться на этой теме, поэтому хлопнула в ладоши, привлекая внимание гостей:
– Прошу к столу.
Сьюзен Бернэм сощурила глаза:
– Миссис Морган, вы сегодня какая-то другая.
Хайке подала первое блюдо – луковый суп, такой ароматно-пикантный, что после третьей ложки все принялись нахваливать кухарку. Разговор до подачи основного блюда скользил по верхам, и Рэйчел решила вовлечь в беседу майора Бернэма, рядом с которым сидела. Остававшийся до того тихим и немногословным, в беседе один на один он мгновенно подобрался.
– Вероятно, случилось что-то серьезное, если Льюис не смог отложить дело до утра.
Рэйчел не знала наверняка, что полагается отвечать в таких случаях. Как и большинство жен военных, она привыкла не распространяться о деятельности мужа.
– Он очень добросовестный и принимает близко к сердцу все, что происходит в его округе.
– За наше завтра жертвует своим сегодня?
Тонкая шпилька, но у Рэйчел нашлась своя:
– Он сражался на войне, теперь сражается в мирное время. И так же не жалеет сил.
– В некотором смысле мирное время труднее. Труднее выявить врага.
– Льюис не любит слово «враг». Он его запретил. Но прощает легче, чем я.
– Может, потому, что ему и прощать меньше.
Льюис как-то сказал, что прощение – самое сильное оружие в их арсенале. Отвлеченно, в каком-то абстрактном смысле, Рэйчел это понимала, но Бернэм облек в слова то, о чем она думала, но не могла сформулировать. Льюису легче простить, потому что он не пережил потерю так, как пережила она. Для него все прошло вдалеке; она же была там. «Я не уверена, что ты можешь понять» – ее собственные слова. Но это уводило ее именно в том направлении, которого она хотела избежать.
– Сьюзен предупреждала, что вы хороший дознаватель. Как идет проверка? Выявляете преступников?
– В анкете слишком легко напустить туману. Поэтому я стараюсь лично опрашивать как можно больше людей. В конце концов, что может быть вернее, чем посмотреть человеку в глаза?
– А вы можете определить? Посмотрев в глаза?
Бернэм посмотрел в глаза ей. Его – с длинными ресницами и желтыми тигриными радужками – были обезоруживающе красивы.
– Те, кого считаешь виновными на основании их поведения или биографии, часто оказываются невиновными. На этой неделе я допрашивал бывшего полковника, который пытался заняться бизнесом. Классический пруссак: авторитарный, воинственный, ни в чем не раскаивающийся. Ненавидел южан. Привык ни с кем не считаться. Но он всей душой презирал Гитлера и партию. Как и многие прусские военные. Оказался чист. Люди, которых я хочу допросить по-настоящему и которых необходимо допросить, вообще уклоняются от заполнения анкет. У больших шишек обычно есть связи или средства, они могут позволить себе не работать, поэтому не утруждают себя анкетами.
– И многих поймали?
– Пока нет. Мы посадили в тюрьму около трех тысяч.
– Но это же много.
– Нет, если учесть, что заполнен миллион анкет.
– А сколько вас устроит?
Бернэм поднес хрустальный бокал к пламени свечи, ловя свет.
– Дело не в цифрах, миссис Морган.
Рэйчел на секунду представила, что должен чувствовать допрашиваемый под этим испытующим взглядом. Мотивы Бернэма, похоже, были куда глубже, чем простое исполнение обязанностей, не такими уж рациональными, как он пытался внушить. За сдержанностью и умением разделить эмоции и интеллект угадывалось что-то еще.
– Что побудило вас стать дознавателем?
Бернэм положил вилку и нож и промокнул рот салфеткой.
– Теперь вы допрашиваете меня, миссис Морган.
Рэйчел засмеялась:
– Простите. Просто я… мне интересно, что заставило вас выбрать именно такую работу.
Бернэм налил себе вина. Рефлекс человека, привыкшего контролировать ритм и направление разговора. Сейчас он давал понять, что тема исчерпана.
– Хороший рейнвейн.
Рэйчел больше не настаивала, и до конца основного блюда они говорили о достоинствах немецкой кухни в сравнении с английской. Тему тут же подхватила миссис Томпсон. Когда Хайке унесла тарелки, миссис Элиот заметила, что Льюиса до сих пор нет, и, выразив надежду, что у него все хорошо, предложила тост:
– За губернатора Пиннеберга.
Рэйчел и забыла, что назначила время для возвращения Льюиса. Она упомянула об этом, чтобы защитить его и не расстраивать гостей, но сама нисколько не верила, что он и вправду появится. Мало того, Рэйчел вдруг поймала себя на том, что за весь вечер ни разу даже не вспомнила о муже и, руководя всем сама, чувствовала свободу. Неужели ей лучше без него? Поднимая бокал, она представляла не Льюиса, но некоего безликого чиновника, которого никогда не встречала.
