– Я познакомилась с загадочным человеком, – сообщила Мэй.
– Это хорошо. Я невеликая поклонница того, другого. Галлиполи.
– Гаравенты.
– Фрэнсиса. Он нервозный мышь. А этот новый? Что нам о нем известно? – Мэй чувствовала, как Энни подгоняет разговор.
Мэй попыталась описать, но поняла, что ей недостает данных.
– Худой. Карие глаза, довольно высокий…
– И все? Карие глаза и довольно высокий?
– Нет, погоди, – сказала Мэй, сама над собой смеясь. – У него были седые волосы. Он седой.
– Стоп. Что?
– Он молодой, но седой.
– Так. Мэй. Это ничего, если тебе нравятся деды…
– Да нет. Он молодой, точно.
– Моложе тридцати, но седой?
– Клянусь тебе.
– Я здесь таких не знаю.
– Ты знаешь все десять тысяч человек?
– Может, у него временный контракт. Фамилию спрашивала?
– Пыталась, но он очень уклончивый.
– Ха. Как-то не ЭкоСферно, а? И прямо седой?
– Почти белый.
– Как пловец? У них шампунь такой, знаешь?
– Нет. Не серебристый. Просто седой. Как старик.
– И ты уверена, что он не старик? Типа как с улицы?
– Нет, не такой.
– Ты по улицам бродила, Мэй? Тебя возбуждает стариковский запах? Если мужик сильно старше? Затхлый, знаешь? Как мокрая картонка. Тебе нравится?
– Я тебя умоляю.
Но Энни развлекалась и остановиться не пожелала:
– Пожалуй, это утешительно – знать, что он всегда может монетизировать пенсионные накопления. И он, наверное, так благодарен за малейшую нежность… Ой ёпть. Я в аэропорту. Перезвоню.
Энни не перезвонила, но слала сообщения из самолета, а потом из Мехико – забрасывала Мэй фотографиями всяких уличных стариков. «Этот? Или этот? Или этот? Ese? Ese?
[22]
»
Мэй оставалось только недоумевать. Как это она не выяснила фамилию Кальдена? Она порылась в справочнике компании и ни одного Кальдена не нашла. Попробовала Кальдана, Кальдина, Хальдена. Ничего. Может, она неправильно пишет, неверно расслышала? Можно было бы поискать точнее, если б она знала, из какого он отдела, в каком корпусе работает, но она не знала ничегошеньки.
Однако ни о чем больше думать не могла. Его белая футболка, его грустные глаза, что старались скрыть грусть, его узкие серые брюки, то ли стильные, то ли уродские – в темноте не разберешь, и как он обнял ее под утро, когда они дошли до вертолетного поля, надеясь посмотреть вертолет, а потом, ни одного не обнаружив, вернулись в лимонную рощу, и там он сказал, что ему пора, она доберется сама до автобуса? Он указал на вереницу автобусов в паре сотен ярдов, и Мэй улыбнулась, сказала, что справится. И внезапно он притянул ее к себе, слишком внезапно, она и не поняла, чего он хочет – поцеловать ее, пощупать, что вообще? А он расплющил ее об себя, правый локоть у нее на спине, правая ладонь у нее на плече, левая гораздо ниже, смелее, у нее на крестце, растопыренными пальцами вниз.
Потом он отстранился и улыбнулся:
– Точно справишься?
– Точно.
– Не боишься?
Она рассмеялась:
– Нет. Не боюсь.
– Это хорошо. Доброй ночи.
Развернулся и зашагал непонятно куда, не к автобусам, не к вертолетам, не к цирку, узкой тенистой тропинкой, один.
Всю неделю она вспоминала, как удалялся его силуэт, как потянулись к ней его сильные руки, всю неделю смотрела на большой зеленый лимон – сохранила его, вотще понадеявшись, что, если дать лимону время, он созреет на столе. Лимон все зеленел.
Но отыскать Кальдена не удавалось. Мэй несколько раз квакнула на всю компанию, спросила, изо всех сил напуская на себя равнодушие, не видал ли кто Кальдена. Но ответа не получила.
Она понимала, что Энни разберется, но Энни улетела в Перу. У компании случились довольно серьезные проблемы с амазонским проектом – какие-то беспилотники, которые посчитают и сфотографируют все оставшиеся деревья. В перерыве между совещаниями со всякими экологами и чиновниками Энни наконец перезвонила:
– Давай я лицо распознаю. Зашли фотку.
Но у Мэй не было фоток.
– Издеваешься. Ни одной?
– Темно было. И цирк.
– Да, ты говорила. То есть он подарил тебе зеленый лимон и ни единой фотки. Ты уверена, что он не просто гость?
– Я же говорю – я его уже видела. Возле туалета. И он заходил посмотреть, как я работаю.
– Ни фига себе. Чувак прямо подарок. Зеленые лимоны и посопеть в затылок, пока ты пишешь клиентам. В припадке легкой паранойи я бы решила, что он засланец или мелкий извращенец.
Тут Энни пришлось дать отбой, но через час прилетело сообщение: «Держи меня в курсе. Я что-то психую. У нас тут бывали разные лазутчики. В том году один парняга, блогер какой-то, пришел на вечеринку и протусовался в кампусе две недели, шнырял везде, спал в чуланах. Оказался относительно безобидным, но сама понимаешь, Неопознанный Летающий Мужик – повод для беспокойства».
Однако Мэй не беспокоилась. Она доверяла Кальдену; не может быть, что его намерения гнусны. Была в его лице открытость, откровенная бесхитростность – Мэй не умела объяснить это Энни, но сама не сомневалась в нем ни капли. Она, впрочем, знала, что коммуникатор из него ненадежный, но еще знала, была абсолютно уверена, что он проявится вновь. Обычно невозможность связаться с человеком выматывала и раздражала, но – по крайней мере в первые дни – мысль о том, что Кальден где-то там, явно в кампусе, хоть и недоступный, наполняла ее жизнь блаженным трепетом. Рабочий поток был плотен, но Мэй думала о Кальдене, и каждый запрос оборачивался великолепной арией. Клиенты ей пели, и Мэй пела в ответ. Все ей нравились. Нравилась Райза Томасон из Туин-Фоллз, штат Айдахо. Нравился Мэк Мор из Гэри, Индиана. Нравились нубы. Нравилась встревоженная физиономия Джареда, который временами возникал в дверях и просил подумать, как бы им повысить общий рейтинг до 98 и больше не ронять. И нравилось, что она запросто игнорировала Фрэнсиса и поток его сообщений. Его видеоролики. Его звуковые открытки. Его плейлисты – сплошь музыкальное раскаяние и печаль. Он стал воспоминанием, его затмил Кальден, элегантный силуэт Кальдена, его сильные взыскующие руки. Ей нравилось, что, оставшись одна в туалете, она могла сама изобразить его объятие, своей рукой его повторить. Но где же он? В понедельник и вторник его исчезновение интриговало, к среде стало раздражать, в четверг уже бесило. Теперь казалось, что он незрим нарочно, даже навязчиво. Он же обещал, что проявится? Может, и не обещал, подумала она. Что он сказал? Она поворошила воспоминания и в некоторой панике сообразила, что под конец он сказал только «доброй ночи». Но в пятницу вернется Энни, и они вместе – хотя бы час проведя вместе – отыщут Кальдена, вычислят имя, наведут прицел.
