— Отвернись, — сказала она, намереваясь встать.
— Ну уж нет, — отказался он. — Разве ты все забыла? А вот зеркало помнит.
Катерина покраснела. Он накинул на неё огромное, как простыня, полотенце и шутливо хлопнул пониже спины.
— Там, за занавеской, найдешь все, что нужно, а потом я помогу тебе одеться.
Слушая, как она плещется, знаменитый контрабандист, атаман, гроза Азова, ждал, глупо улыбался и подшучивал над собой: "Да что же эта баба с тобой сделала? Ты что улыбаешься, будто юродивый? И опять хочешь её, будто от одного её взгляда все в тебе встает на дыбы. Так и не отрывался бы от нее!.. Осталось последнее — отправить с глаз долой этого её жениха. Навсегда."
Откуда у Черного Паши оказалась женская одежда? Он усмехнулся, вспоминая. Однажды его турецкий сотоварищ Исмаил-бей получил хорошие деньги за привезенный с Азова товар. В порыве благодарности он решил преподнести другу-контрабандисту бакшиш — свою юную наложницу. Черный Паша никогда прежде не обременял себя женщинами, — все его связи были мимолетными, ни к чему не обязывающими, — но, чтобы отказаться от бакшиша, соврал, будто у него уже есть жена и, как христианину, ему больше иметь не положено. Тогда Исмаил-бей подарил ему это платье. Из самой Англии. Для жены…
А белье — чего греха таить! — он держал у себя на всякий случай. Любил смотреть, как женщины надевают его на себя. Конечно, Кате он дал ненадеванное — спаси Христос! — но женщина инстинктивно угадала, для чего оно было предназначено.
Черный Паша действительно помог одеться Катерине, не обращая внимания на её слабые протесты, сам получая от этого удовольствие. Он в который раз подивился совершенству её тела, — да и она таки к нему привыкала, уже не дичилась и не вздрагивала, — а когда застегнул последний крючок, отступил в сторону, чтобы полюбоваться зрелищем.
— Погоди, по-моему, здесь чего-то не хватает!
Он полез за висящую в углу икону (материнская привычка прятать туда особо ценное) и вытащил что-то, завернутое в голубой бархатный лоскут. При виде ослепительных бриллиантов Катерина даже отшатнулась. Эта, вторая в её жизни, драгоценность стоила столько, что у неё не хватило воображения, чтобы подлинную стоимость представить. Взять её и отдать взамен душу? Но атаман уже сам застегивал колье на её шее.
— Не бойся, моя дорогая, эта вещь как раз по тебе! Дивишься? Ты просто цены себе не знаешь.
На этот раз зеркало отразило удивительную незнакомку. Он приподнял её подбородок, который Катерина по привычке пыталась опустить, заставил выпрямить спину, и в её облике появилось прямо-таки величие!
"Сатана! Не иначе — Сатана, — обреченно думала Катерина, вглядываясь в свой новый образ. — Лепит меня, будто из глины, а драгоценностями как в печи обжигает!"
— Поскучай, ладушка, я скоро вернусь, — Черный Паша поднес её руку к губам, взял за кисть, приподнял и хмыкнул: — Кажется, и здесь чего-то не хватает!
Он вышел из хаты, и почти следом за ним вошел контрабандист по кличке Перец. На небольшой столик у стены он выложил кринку молока, яйца, ломоть хлеба, домашнюю колбасу.
Перец не держал зла на пленницу за то, что она продырявила ему руку. Прав атаман: не подставляйся. А Батя к тому же врачевал потихоньку рану, привязал какую-то траву, и сегодня рука почти не болела. Васька конфузился слегка, оплошал-то перед бабой, не поднимал на неё глаз, а когда поднял, так и застыл, на месте вчерашней оборванки была царица!
Он так засмотрелся, что все пятился задом, пока кулем не вывалился за дверь. Недаром атаман с Бабником вчера из-за неё сцепился — такая хоть кого ума лишит!
Между тем в лагере контрабандистов трудовой день начался ещё до восхода солнца. Вышел на крыльцо Черный Паша, началась обычная суета. Смогли наконец осмотреть багаж циркачей.
— Вещи разобрать! — приказал атаман. — Все, что в хозяйстве не понадобится, сжечь! Чтобы никаких следов, понятно? Довезете товар до косы, на фелюгу перегрузите, — повозку тоже сожгите. А мне, Батя, давай мальчишку сюда.
Катерина все ещё сидела в некотором оцепенении, когда в хату зашел Черный Паша и подтолкнул вперед Альку.
— Поздоровайся с любимой сестричкой! — и добавил, со значением глядя Катерине в глаза: — Наверное, он так тебя любит, что случись что-нибудь с тобой, он этого не переживет!
— Дмитро! — в комнату вбежал задыхавшийся Батя. — Шарабан мы перетряхнули. Остальное все барахло. Что хлопцы разобрали, что в костер кинули. А ты пока посмотри-ка вот что!
И протянул небольшую коробочку. С серьгами.
— Знаешь, чье оно? — спросил Черный Паша Катерину.
— Ну, мое, — пожала та плечами.
Черный Паша онемел. В своем увлечении воспитанием Катерины он совсем забыл о том, что она и до него с кем-то общалась, жила, кого-то любила. Выступала в цирке, наконец. Может, это подарок поклонника. Атаман контрабандистов разбирался в драгоценных камнях. Его колье стоило состояние, но и Катины серьги стоили немало. Черная змея ревности вползла в его сердце.
— Ладно, потом поговорим… Что ты ещё приготовил, Батя? Ведь это не все?
Батя торжествующе вытянул вперед раскрытую ладонь, на которой лежали невозможной красоты, величиной с орех, три цветных алмаза.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Княжне Елизавете Астаховой на Покрова исполнилось восемнадцать лет. Красавицу старинного княжеского рода с хорошим приданым окружали многочисленные поклонники, но с предложениями руки и сердца не спешили, потому что…
Первое, что отмечали во внешности княжны окружающие, была её бело-розовая кожа. Не мраморная, как у многих признанных красавиц, не бледная, а играющая при движении. "Земляника со сливками" — в шутку называл её отец. В этом бело-розовом обрамлении её серые с зелеными искрами глаза сияли как две звезды. Они производили странное впечатление, чем дольше на них смотрели, тем больше и ярче они казались. Так что в конце концов глядевший на Лизоньку видел одни огромные глаза и забывал обо всем.
В этом не было ничего странного, если разобраться. Мало ли в Петербурге глазастых красавиц? Не была чем-то особенным и её хрупкая воздушная фигура. Девиц с фигурами эльфов достаточно было в богатых домах.
Пожалуй, все дело было в её отце — Николае Астахове. Петербургский бомонд
[45]
считал его колдуном. Много сплетен ходит в свете, но старый князь не только не отрицал эnого, а и будто нарочно время от времени эпатировал петербургское общесшо выходками, которые холодный разум объяснять отказывался.
Рассказывали, что однажды при большом стечении народа князь появился на Сенатской площади в дезабилье. На глазах ошеломленной толпы щелчком пальцев он переменил на себе нескромный туалет на изысканный вечерний костюм, по невесть откуда взявшейся лестнице поднялся на небо и исчез.
