– Продолжай расследование, – произнес брат, его голос был ничуть не теплее ледяной глыбы на кухне, – и мне придется выбирать цветы для твоих похорон.
– Угрожаешь? – выдавил я.
– Если поможет, считай, что да. Тебе лучше знать. Или считай это предсказанием, Тимми. Мне все сгодится.
– Ясненько. Я запомню. А теперь давай деньги, за которыми меня послал Мэтселл, или придется сказать ему, что один пожарный пес плюет на его приказы. Капитан Уайлд.
– Вот задира, – весело сказал Вал. – Если уж так хочешь, чтоб тебе глотку перерезали, уйди со стилем. Из новых взносов, которые еще не учли, верно? Сколько тебе нужно?
– Десять долларов должно хватить. Нет, одиннадцать. Чуть не забыл.
– Чуть не забыл один кругляк?
– По правде, этот кругляк для Птички. Она ставила, что Финерти не доберется до коробки.
– Значит, она умней тебя.
Я пропустил это мимо ушей. Вал подошел к неприметному ящичку, стоящему на тяжелом сейфе, достал оттуда три золотые десятки и долларовый кругляк и, не оборачиваясь, по одной перебросил мне монеты.
– Слишком много, – возразил я, ловя деньги.
– У нас сейчас прилив, Тим. На лишние выбери себе гроб и избавь меня от забот.
Мне хотелось сказать, что я его ненавижу, но это было ясно и по лицу. То есть, если б он на меня посмотрел.
– Ко мне заглядывала Шелковая Марш. Я передал ей поклон от тебя.
Вал в непритворном удивлении повернулся ко мне и, на мгновение, крепко стиснул зубы.
– Ты украл у нее три живые ценности, а потом она зашла с тобой повидаться? Ты умрешь быстрее, чем я думал.
– Как мило. А ты не против поделиться, почему визит мадам Марш – такая дурная примета?
– Ничуть, юный Тимоти, я просто узнаю обстоятельства, – прошипел он, почти не шевеля квадратной челюстью. – Знаешь, она ведь и меня хотела утихомирить. Да-да. Я не упоминал, что она однажды пыталась успокоить меня? И я никогда не говорил, что она чуть не справилась, да?
Птичка, не постучав, распахнула дверь. Она отыскала небольшую сумку, прихватила ее с собой и засунула туда свои старые тряпки. Сейчас на моей подружке было хлопковое летнее платье цвета слоновой кости с овальным воротником и заостренным лифом, по швам бежали оранжевые маки, а рукава едва прикрывали веснушчатые руки. Намного симпатичнее, чем я ожидал, хотя наверняка не такое прекрасное, как ей приходилось носить раньше. Правда, это платье принадлежало ей, и сам факт приводил девочку в восторг. Она едва не истекла счастьем – больше ей не придется носить днем ночную рубашку.
Я и сам был так рад, что едва не пропустил реакцию брата. Его лицо расплылось в кривой мальчишеской ухмылке – похоже, доволен, как никогда. Это на секунду лишило меня дара речи.
– Если уж оно не клёвое, тогда я вам не судья, – ответил он на вопросительный взгляд Птички.
– Давно не видел такого симпатичного платья, – согласился я.
– Тим, сделай, как я сказал, – резко добавил Вал, подхватывая пачку по-детски ярких плакатов. – Думаю, я донес до тебя, чем все иначе кончится. Прощай. Мне нужно тренировать сборщиков. С чего американцу учить ирландцев уметь пить? Полный бред. С тем же успехом мне можно поручить обручи и умных собачек.
Валентайн вылетел из комнаты, воздух растерянно убирался с его пути. Птичка повернулась ко мне. Она действительно стала другим человеком – не птенчиком-мэб, не бездомной девчонкой в растянутых штанах, а просто девочкой, которая в уже знакомой мне манере морщила лоб.
– Что стряслось? Не мог же мистер Вэ и вправду так думать? Ему нравятся ирландцы.
Она была права. И я бы ей ответил, если бы сам знал, что стряслось. И если бы именно в эту минуту не распахнулась дверь. На пороге появился затянутый в корсет доктор Питер Палсгрейв. Он отдувался и вытирал лоб ярко-синим шелковым платком. Мы с Птичкой непроизвольно подались назад.
– Мне нужен Тимоти Уайлд, – выдохнул доктор. – Я получил письмо.
– А вы как здесь очутились? – воскликнула Птичка Дейли.
Доктор Палсгрейв моргнул, было видно, как у него колотится сердце. Он бессильно опустился на единственный в комнате стул.
– Я… А ты как здесь очутилась?
Я стоял, переводя взгляд с одного лица на другое. Птичка широко улыбалась, сложив перед собой руки. По-видимому, она была рада всего за четверть часа повидаться с двумя старыми знакомцами. Доктор Палсгрейв встревожен и напуган, но, кажется, не меньше рад встрече с Птичкой. Я чувствовал себя здорово ошарашенным, глядя, как каждый из них требует у другого разумного объяснения, что тот делает на репетиции выборов Демократической партии.
Глава 16
Установлено, что в цивилизованных сообществах до достижения первого года жизни умирает четверть всех рожденных людей, к пяти годам – более трети, и к двадцати, как предполагается, перестает существовать половина всех представителей рода человеческого.
Санитарное состояние трудящегося населения Нью-Йорка, январь 1845 года
Похоже, разговор попал в колею, а мне не хотелось, чтобы Птичка много рассказывала, слишком уж это рискованно. И потому я перехватил поводья.
– Вы знакомы с Птичкой? – прямо спросил я доктора Палсгрейва. – Она из…
– Из дома мадам Марш, – смело перебила она, задрав подбородок. – Горничная.
Удивительно, как смена тряпок меняет человека. А доктор Палсгрейв дважды тревожно моргнул янтарными глазами, потом выдохнул и встал. Сейчас он стоял прямо, грудь выпятилась, прямо вылитый петух в широком шейном платке. Он скованно наклонился и нацелился носом в улыбающуюся девочку с темно-рыжими волосами. В его взгляде на мгновение мелькнула нежность.
– Из дома Марш? – уточнил он. – Полагаю, тебе лучше знать, чем мне.
– Но вы же узнали ее минуту назад? – недоуменно сказал я.
Палсгрейв взмахнул рукой и прошелся по тесной комнате прихотливыми маленькими кругами.
– Я однажды ухаживал за ней. Я не могу запомнить все имена; я видел слишком много лиц, и они так быстро растут, если им вообще удается вырасти. Должно быть, какой-то тяжелый случай, раз уж я узнал ее.
– Ветряная оспа, – радостно сказала Птичка. – Вы давали нам припарки из сала и тушеного лука. Я крепко чесалась.
– А! Хорошо, хорошо, – в равной степени обрадовавшись, воскликнул он. – Это замечательно. Так ты…
– Спрашивала, как вы здесь оказались, – перебил я.
– Я получил письмо, – пояснил он, растопырив белые бакенбарды, как шипящий кот. – Очень тревожное письмо, относительно недавних… слухов о мертвых детях. Если верить «Геральд», это всего лишь мистификация? Вы и ваш наглый брат первыми втянули меня в эту грязную историю, и я, будучи сейчас лично вовлеченным, сразу отправился искать вас в Гробницах. Я хочу помочь вам. Шеф Мэтселл направил меня сюда.
