Эндерби со стопами, с парочкой сопутствующих взрывов, со скрипом поднялся на ноги. В тот же миг электрокамин, подобно какому-нибудь зороастрийскому божеству, отключился, выслушав молитву. Эндерби встал, повернулся, разрядился и увидал миссис Бейнбридж. Она поболтала ключом Эндерби в качестве объяснения, как вошла без его более непосредственного содействия, и заявила:
— Ну, никогда в жизни не встречала мужчины, способного на такие сюрпризы. — Олицетворенье мечты буржуазной зимней элегантности: черный городской костюмчик с крошечным белым жабо из пенных кружев, с прямой узкой юбкой-карандашом; шубка длиной три четверти с воротником из рыси; длинные зеленые замшевые перчатки; тускло-зеленые замшевые ботинки; бархатная шляпка в виде листа двух оттенков зеленого: стройная, чистая, гибкая, деликатно накрашенная. Божий марксист Уолпол был в явном восторге. Протянул ей желтенькую листовочку, потом, как бы вспомнив, дал одну Эндерби. «БОГ ИЛИ КАПИТАЛИЗМ? — было там написано. — Не бывает того и другого. Г. Уолпол произнесет речь на эту ЖИЗНЕННО ВАЖНУЮ тему в Мемориальном зале лорда Гелдона в четверг 11 февраля. Вход свободный».
— Приходите, леди, — пригласил Уолпол, — и его приводите. Есть в нем что-то хорошее, если только докопаться, как вам самим отлично известно. Я бы сказал, ваше дело — хорошенько над ним поработать, сделать из него достойного человека, чтоб перестал стихи писать женщинам, а вы мне кажетесь вполне способной справиться с такой задачей.
— Стихи женщинам? — повторила Веста Бейнбридж. — Для него это дело обычное, правда? — И одарила Эндерби женственным жестко-мягким зеленым взглядом, держа перед собой большой ридикюль лопатой, чуть раздвинув носки, как позирующая натурщица.
Г. Уолпол при всем своем теофаническом социализме был мужчиной порядочным, с буржуазными добродетелями, и поэтому теперь, старательно помолившись, не желал ставить Эндерби в неловкое положение перед невестой.
— Можно сказать, только так говорится, — пояснил он. — Мистер Эндерби, можно сказать, мужчина очень сексуальный, с сильными страстями, которые надо сдерживать, а вы, — сказал он, — кажетесь мне способной на это.
— Большое вам спасибо, — поблагодарила Веста Бейнбридж.
— Слушайте, — сказал Эндерби. Двое других прислушались в ожидании. На самом деле ему нечего было сказать.
Уолпол подтвердил:
— Точно. В поэзии, если не в личной жизни, если вы понимаете, что я имею в виду. Вот тут вы и вмешайтесь, товарищ мадам, внушите ему более сильное чувство реальности. Да благословит Бог всех трудящихся ваш союз до тех пор, пока общество не придумает чего-нибудь лучшего.
— Большое вам спасибо, — поблагодарила Веста Бейнбридж.
— А теперь, — весело сказал Уолпол, — я пойду. С большим удовольствием провел с вами небольшую совместную диалектическую беседу, надеюсь на дальнейшее. Не провожайте, я знаю дорогу. Да хранит вас Бог, — пожелал он Эндерби. — Терять вам нечего, кроме своих цепей. — Благословил Эндерби и его мнимую нареченную стиснутым кулаком, еще раз улыбнулся и вышел. Эндерби и его мнимая нареченная остались наедине, слушая, как стихают шаги и радостный свист маршировавшего по ступенькам Уолпола.
— Так, — сказала Веста Бейнбридж.
— Вот, — сказал Эндерби, — тут я живу.
— Вижу. Но если вы тут живете, зачем переезжаете?
— Я не совсем понимаю, — сказал Эндерби. — Повторите, пожалуйста.
— Это я вас не совсем понимаю, — сказала Веста Бейнбридж. — Кажется, вы мне отправили так называемое письмо в стихах с разнузданным и вполне недвусмысленным предложением, а потом испугались, решили бежать. Неужели все так просто? Видно, думали, будто я не получу его до утра понедельника; видно, надеялись одновременно атаковать и бежать. На самом деле я всегда захожу на почту субботним утром, посмотреть, не пришло ли чего, и вот обнаруживаю письмо, практически испепеляющее почти без ваших усилий. И сразу сажусь в поезд. Я была озадачена, заинтригована. И обеспокоена.
— Обеспокоены?
— Да. За вас. — Она принюхалась к гостиной, с отвращением морща нос. — И вижу причину для беспокойства. Здесь полнейшая грязь. Кто-нибудь убирать приходит?
— Я сам убираю, — признался Эндерби, внезапно со стыдом ясней видя убожество своей жизни на фоне ее устрашающей благополучности. — Более или менее. — И повесил голову, как школьник.
— Вот именно. И, Харри, если можно вас так называть, — собственно, я теперь просто обязана вас так называть, правда? — что вы намерены делать? Куда намерены отправиться?
— Меня зовут не Харри, — поправил Нехарри Эндерби. — Просто стих так подписан.
— Знаю, конечно, вас так звать не могут, в инициалах у вас «X» отсутствует. Все-таки вы подписались Харри, и вам Харри идет. — Она оглядела его, склонив головку на манер попугая, словно Харри был шляпой. — Повторю, Харри, что вы собираетесь делать?
— Не знаю, — сказал сокрушенный псевдохарри Эндерби. — Понимаете, надо подумать. Куда ехать, и прочее. Что делать, и так далее, и тому подобное.
— Ну, — сказала Веста Бейнбридж, — несколько дней назад я чаем вас угощала, а вы мне обед предлагали, когда я не могла согласиться. По-моему, хорошо б вам сейчас повести меня куда-нибудь на ленч. А потом…
— В одно место я вас не могу повести, — предупредил Эндерби, преданный и разозленный. — Вполне определенно. Я там отравлюсь. Я там задохнусь. От любого глотка.
— Очень хорошо, — проворковала Веста Бейнбридж. — Ведите, куда хотите. А потом я приведу вас домой.
— Домой? — с внезапным испугом переспросил Эндерби.
— Да, домой. Домой, домой, домой. Знаете, к очагу. В то место, с которым ничто не сравнится. За вами надо присматривать. Я отведу вас домой, Харри.
Часть вторая
Глава 1
1
Эрррррррррррп.
Эндерби тошнило в очень маленькой уборной. А еще он только что женился. Эндерби, женатый мужчина. Блюющий новобрачный.
Когда лоб охладился, он сел, вздыхая, на маленькое седалище. Кругом внизу под ним июньская погода; июнь — месяц свадеб. В одиночестве, в жужжавшем и гудевшем крошечном туалетике, ему впервые удалось почувствовать радость и одновременно испуг. Невеста, пусть даже лишь в строгом костюме, уместном для регистрационной конторы, выглядела очаровательно. Как сказал сэр Джордж. Сэр Джордж снова стал дружелюбным. Все было прощено.
Она почти первым делом потребовала извиниться перед сэром Джорджем. Эндерби написал: «Страшно жаль, что я, кажется, уподобил ваше лордство глупому болвану, но думал, вы оцените этот слабый бунтарский жест. Вы ведь сами, бог знает зачем, со смертельными муками пробовали свои силы в искусстве и, хотя ради вашей поэзии ее распоследний ценитель даже не пукнет, вполне способны понять, какой часовой механизм заставляет поэта тикать и как он ненавидит тяжелую руку под пустой риторикой…» Это, сказала она, фактически не годится. Тогда Эндерби попробовал покороче, чистой прозой, и сэр Джордж с большой радостью принял скрипучее официальное извинение.
