Вскоре он тем не менее первым покидает стол, он быстро устает, ему нужно поспать.
— Завтра тяжелый день, — выкрикивает он всей компании и торопится вверх по лестнице, — лучше подготовиться и быть в хорошей форме! Спокойной ночи, спокойной ночи!
— Да, в самом деле, так будет лучше, — думают остальные и торопятся за ним, каждый в свой номер.
Будиль и Нина подводят итоги на кухне, распивая португальский портвейн. Все тихо. Посреди теплого вечера раздаются только осторожные треньканья Агнес на гитаре. На втором этаже тишина. Будто бы все спят. Или что там они делают в одиночестве за закрытыми дверьми? Смотрят телевизор? Иногда слышны крадущиеся шаги в туалет. Кажется, шарканье становится все более неуверенным с каждым часом. Они выходят в прихожую послушать. Ну да, куда более неуверенные. Один даже прислоняется к стене! Они оказались сегодня в такой щекотливой и непривычной социальной ситуации, со всеми разговорами и этикетом, которого все боятся, им надо как-то снять стресс.
— Удручающе! — вздыхает Будиль. — Удручающая компания!
— Мы ничего не знаем, у нас нет доказательств.
— Пустые бутылки в водостоке, это как дважды два.
— Надо, чтобы сомнения пошли им на пользу.
— Нина!
— Что?
— Из всех невозможных способов справиться с этой невозможной задачей, твой — самый неинтересный.
— Неинтересный?
— Безнадежный! Патетичный! Как бессмысленное бормотание, приглушающее само себя. Налей мне еще, дорогая! Кроме пьянства — все хорошо. Ну да. Работа есть работа. Да, да. И, сказать по правде, не многие из нас в состоянии увидеть собственное кривое отражение, стоит делу дойти до болезненного самокопания, я не права?
Нет.
Поднимается ветер. Ветки стучат в окно. Небо безоблачно, но солнце ушло.
— Налей еще чуть-чуть на ночь!
Будиль отправляется спать, а Нина может прибраться и подумать, пройтись по тропинке от дома до моря. Она так далеко ушла от детства, что смерть должна быть где-то между ней и шхерами. Ах, если бы только сон мог быть легким, как тень белого камня, отброшенная на подушку.
Признания
Половина гостей появляется к завтраку, первый заход в десять часов утра. Кто-то протискивается посередине захода, кто-то приходит позже, кто-то вовсе не приходит, и больше его не видно. Будиль появляется с мелом в руке и чувствует, что от большинства из пришедших сильно пахнет духами, средствами после бритья и мятой, на зубах у них зеленые кусочки леденцов, они жуют пастилки от кашля, а взгляд слегка увлажнен.
Вопрос — почему вы пьете? Чего каждый от вас ищет в опьянении?
Женщина с залитыми лаком волосами, в вязаном костюме с золотой булавкой уточняет, что в ее случае речь не идет о пьянстве. Она выпивает, потому что ей нравится вкус вина с едой. Профсоюзный деятель выдает свое заключение.
Бабушка с внуками боится забыть все, что надо помнить. В ее голове бесконечно что-то вертится, единственный час, когда она может побыть в покое, — по пятницам раз в две недели, когда дети уезжают к опекунам и она опускается на диван с красным вином перед сном.
Ударник сидит по ночам и слушает музыку, он выпивает, чтобы обострить восприятие.
— Разве это проблема? — спрашивает Будиль.
— Не для меня, для жены. Она хочет развестись, если я не брошу. Хотя я и сижу в наушниках.
— Каждый вечер? Каждую ночь? — спрашивает Будиль.
— Ну и что? Она спит, она бы и не знала, если бы не вставала меня проконтролировать!
— Может, она замечает что-то по утрам? — допрашивает Будиль.
— По утрам я сплю, — кричит ударник. — Она идет на работу. Так всегда было. У нас договор. Когда она возвращается, я не сплю, я уже забрал детей и приготовил обед, как мы договаривались. Не понимаю, в чем проблема?
— Не понимаете?
— Нет!
— Нина, — говорит Будиль.
— Да? — отзывается Нина.
— У тебя есть что добавить?
— Нет.
— Нет?!
— Ну да. Может, она ревнует? Чувствует, что он ее избегает, отправляется туда, куда она не может пойти с ним вместе.
— Очень даже может!
Ударник встал и пробил по столу несколько угрюмых тактов.
— Она не хочет, черт ее дери, она хочет спать и утверждает, что это — проблема! Черт!
Нина показывает на окно, в котором промелькнул Эвенсен с ведерком рыбы. Лучше ей встретить его и помочь Агнес починить велосипедную шину, недавно она проколола колесо.
— Скоро вернусь, — говорит она, — я быстро.
Она почистит рыбу сразу, пока та свежая, так лучше. Перед окном на гравии сидит Агнес, разложив рядом с велосипедом заплатки, если ей нужна Нинина помощь, надо только помахать. Пора мыть окна, замечает Нина.
Двери приоткрыты, она слышит, о чем говорят в столовой. Регент пьет после концертов в церкви, его так переполняют эмоции после исполнения последнего номера, что без коньяка не уснуть. Столько переживаний, умственных и физических затрат, и надо выпить еще коньяку, чтобы он пришел в состояние, когда сон возможен, стоит ли принимать снотворное?
— Возможно, возможно, — говорит Будиль.
И женщина, которая не может развестись из-за маленьких детей, пьет, чтобы выдержать, пока они вырастут. А как иначе ей вынести такую жизнь, в которой сутки заполняются по твердому расписанию на годы вперед, если бы у нее не было возможности время от времени облегчить груз и расслабиться?
Они пьют, чтобы спать, чтобы забыться, чтобы забыть свое детство, грехи, родителей, детей-инвалидов, брак, развод, почувствовать нечто иное, отдаться этому иному. Опьянение, ночь, музыка и парализованная воля. Они звонят, кому не собирались звонить. Напиваются до того состояния, когда рушатся пороги и наружу вырывается примитивное и сокровенное. Звонят тем, кого когда-то любили и до сих пор по-своему любят, с кем поссорились и на кого озлобились. Вынимают телефон из розетки до того, как начать пить, чтобы не звонить, но потом снова вставляют, как только напьются. Выключают мобильники, чтобы не звонить, но включают, напившись, чтобы все-таки позвонить. Выбрасывают их в окно, просыпаются с утра и ищут их в кустах смородины и рододендрона.
У Нины все не так, она многому радуется. Окно рядом с печкой черное от копоти. На кухне течет теплая вода, она залезает на скамейку, машет Агнес и снимает занавески. Надевает резиновые перчатки, капает чистящее средство в ведро, ставит его наискось под кран, чтобы не раздавалось лишнего шума, иначе она не услышит слов из столовой.
Когда наступает похмелье, они запираются дома — от стыда.
Сначала они отдыхают с вином, опускающим на мир пелену, а потом кажется, что пелена полностью сошла, и они видят то, чего раньше не замечали и о чем надо рассказать. Но на следующий день они бы с удовольствием ходили в парандже, будь это модно, и в этом заключается удивительный парадокс.
