Я не оправдываюсь — просто я не мчусь по первому зову женщины, особенно расстроенной. Оставим небылицы для таких, как Генри Честер. Если не ошибаюсь, сказки, в которых прекрасный принц сбегает с принцессой, всегда кончаются свадебным приговором для прекрасного принца — ив записке Эффи я уловил отчаянную угрозу. Поэтому записку я проигнорировал. Это лучше всего, сказал я себе, — быстро положить конец этой интрижке, оставить Эффи грезить наяву, и очень скоро она найдет другого мужчину, на которого сможет возлагать надежды. Она мне нравилась, и я был рад, что не вовлеку ее ни в какие скандалы.
Скандал. Вообще, это мысль.
Я был так поглощен раздумьями о том, как поступить с Эффи, что на несколько минут позабыл о собственных финансовых проблемах. В приступе филантропии я едва не упустил чудесную возможность, сиявшую мне, будто ясно солнышко… и, быть может, способную решить мои проблемы, а также проблемы Эффи. Затуманенный вином мозг тут же занялся расчетами.
Не называйте это шантажом — такое грубое слово. Назовите творческим капиталовложением, если угодно. Я не любил Генри Честера. Если он такой идиот, что предпочитает девиц из борделя собственной восхитительной жене, то вполне может и заплатить за эту привилегию. У него полно денег — у меня, напротив, ничего. Он погряз в собственных принципах — а у меня их нет вовсе. Бог на его стороне — чего еще ему желать?
Я вытащил записку Эффи из мусорной корзины и задумчиво разгладил смятую страницу. Мне ужасно не хотелось обманывать ее, но пока что сыграю в ее игру.
Я взял перо, заточил его и набросал коротенькое письмо. Потом надел пальто, подозвал кэб и отправился на Крук-стрит. Я подозревал, что Фанни в силах существенно мне помочь, если я попрошу.
27
Я знала, что он придет. Жадность и эгоизм были основными — и лучшими — чертами его натуры, и я знала, что он меня не разочарует. Я бы все равно при случае скормила ему эту идею, но куда лучше, что он сам пришел с ней ко мне. В тот вечер он пустил в ход все свое обаяние, не подозревая, что цели у нас схожие. Я нужна ему, сказал он, чтобы организовать декорации для скандальчика, который уничтожил бы Генри, если б вышел наружу. Его выставка в Академии, его брак, его положение в церкви — всему придет конец, если шепнуть в подходящие уши о тайных делишках благочестивого мистера Честера. Ну, и конечно, еще была Эффи — похоже, Генри угрожал ей специалистом по нервным болезням, чтобы добиться покорности. Если она признается, что ей все известно, Генри больше не сможет ее запугивать.
Моз тут же заметил, что не он один получит выгоду от этого заговора: Эффи избавится от тирании, он заработает немного столь необходимых монет (совсем немного, он ведь не жадный), а я… Ну, тут я поставила его в тупик. Он не мог понять, почему я отказалась от денег. Может, мною двигала привязанность к Эффи? Или некая тайная неприязнь к старому доброму Генри? Я видела, что он сгорает от любопытства, но лишь рассмеялась и ничего ему не сказала. Он слишком умен и беспринципен, чтобы доверять ему тайну — даже ту, в которую он не поверит.
— Нет, нет, Моз, — улыбнулась я. — Я не скажу ни слова. Считай это неприязнью, если хочешь, или просто женской любовью к проказам. К тому же Эффи хорошая девочка, и мне больно смотреть, как этот лицемер делает ее несчастной. Какой у тебя план?
Моз осклабился.
— Ты заранее предупредишь меня о приходе Генри, — объяснил он. — Устроишь так, чтобы я мог подсматривать за ним, когда он будет с одной из твоих девиц. А после — остается лишь написать симпатичное письмецо с цитатами и деталями и обещанием раскрыть подробности всем заинтересованным лицам. И я тебе обещаю, Генри будет платить, сколько я скажу, когда скажу и так часто, как мне будет угодно. И никакого риска.
Я нахмурилась.
— Но как все это поможет Эффи? — спросила я. — Я вижу выгоду для тебя, но, прежде чем я соглашусь на подобный план, я должна убедиться, что Эффи будет счастлива. — Я изобразила замешательство, а потом осторожно предложила: — Может, ты бы и ей написал…
— Нет! — Моз просиял. — У меня идея намного лучше. Я сделаю так, чтобы она была здесь со мной. Тогда, если Генри скажет, что я блефую, и откажется платить, у меня будет свидетель гораздо надежнее — кто подойдет на эту роль лучше, чем его жена? Если она расскажет, что видела его в борделе, все его чудные друзья-прихожане перестанут с ним здороваться.
Я посмотрела на него с восхищением. До чего способный ученик! Столько самомнения — в жизни не догадается, как просто им манипулировать.
— Эффи тоже будет здесь… — Мой голос угас. — Я бы никогда до такого не додумалась. Но идея мне нравится, — постановила я. — Думаю, это сработает. Скажи Эффи, что я жду Генри в следующий четверг, в полночь. Скажи, пусть приходит к одиннадцати. Я спрячу ее до того, как появится Генри. А ты приходи в двадцать минут первого, чтобы Генри успел подготовиться. Об остальном я позабочусь.
28
Я провел весь день в студии, работая над «Игроками в карты». Я был весьма доволен холстом — сильная получалась картина. Харпер сидит у стены, ссутулившись, положив локти на стол, лицо чуть приподнято и обращено к свету, он смотрит на свои карты с таким типично Харперовским выражением лукавого безразличия. Масляная лампа мерцает над его головой, окрашивая грязные стены и выскобленный стол в зеленоватый цвет, подчеркивая контуры грубых стаканов, наполненных белесым абсентом.
Я набросал углем женскую фигуру, взяв для позы натурщицу со стороны. По моему замыслу, она должна была сидеть вполоборота, одну руку положив на стол перед собой, а в другой держа даму пик, игриво прижав карту к губам… Вскоре мне понадобится более тонкий материал, какая-нибудь темноволосая незнакомка. Не Эффи, решил я, определенно не Эффи. Во-первых, я не хотел, чтобы она сидела с Харпером в такой интимной обстановке — пусть даже на моей собственной картине, а во-вторых… Представляя ее в студии, я неясно тревожился; отчего-то я не хотел писать ее. С чего бы мне тревожиться, спрашивал я себя. Она позировала здесь для меня тысячу раз. Почему не написать ее снова? Но ответа не было. Вместо этого память подбросила мимолетное видение, холодное и липкое, словно прикосновение призрака… худое лицо, уставившееся на меня из темноты, голос, как морозное кружево, что-то шепчущий, и запах шоколада…
Откуда вынырнуло это странное воспоминание? И это лицо, бесформенное, но все же знакомое, белое размытое лицо маленькой Персефоны в сумраке преисподней? Я беспомощно сжал кулаки — я уже видел ее, мою Даму Пик. Кто она?
Кто?
Когда я вернулся домой, Эффи работала над своей вышивкой сосредоточенно, как примерный ребенок. Шелковые нитки разложены на оттоманке, на скамеечке для ног, на серой фланели ее платья — единственными цветными пятнами на этой картине были нитки и длинная полоска ткани. Волосы рассыпаны по плечам — похоже на монашеский чепец. На миг в своей обманчивой чистоте она показалась мне призраком, леденящим кровь видением Непорочной Девы. Она подняла глаза, и в эту секунду лицо ее было лицом мстительной старухи, искривленным ненавистью и злобой, лицом седой Норны,
[29]
старше, чем время, и скрюченные пальцы ее пряли нить моей судьбы. Я едва не закричал.
