Мы со Слейтером остановились в этой чужеродной тьме, а женщины опустили за нами тяжелую крышку люка. Меня охватила паника, страх замкнутого пространства. Куда они спрятали мачете? Но вот свет включили, миссис Лим принесла два складных металлических стула и поставила их друг за другом, точно сиденья в автобусе.
– Садитесь.
Я уселась позади Слейтера, а Тина встала перед нами, прижимая к груди книгу. Чуть в стороне стояла миссис Лим – без оружия.
– Теперь у нас будет бизнис, – сказала девушка, и это прозвучало как угроза.
Слейтер обернулся ко мне и подмигнул, словно озорной школьник.
– Бизнис, – передразнил он.
Тина показала на уставленные книгами стеллажи.
– Это наша семья, – пояснила она.
Господи, мысленно взмолилась я. Только не это. Ненавижу идолопоклонство.
– Наш предок, – дополнила миссис Лим.
Только теперь я начала догадываться, насколько сложными будут переговоры. Мне тоже хотелось кому-нибудь подмигнуть, но Тина не спускала с меня глаз.
– У Боба Маккоркла украли родину, – сказала она. – Когда он приехал сюда, не знал слов, ничего не знал. Мы собрали для него все имена.
– Все имена, – повторил Слейтер. – Поразительно. Неужели вы действительно сделали это, Тина? Уму непостижимо.
Он забавлялся, пытаясь развеселить меня, но заодно и льстил обладательнице книги.
– Боб Маккоркл – дерево, – продолжала она. – Мы – корни. Стихи – цветы. Понимаете, что я говорю? Этот старик украл книгу, он сорвал цветок с дерева. Понимаете?
Я бы обошлась без метафор, но с большим интересом отметила, что, судя по ее словам, Чабб не участвовал в работе. Слейтер тоже не упустил это из виду.
– Значит, теперь стихи ваши? – уточнил он. – Вы можете продать их или оставить себе.
– Мы никогда не продадим книгу, – ощетинилась девушка. – Лучше умереть.
Я утратила дар речи, буквально. Как вести переговоры с упрямой и невежественной девчонкой?
– Конечно, – сказал Слейтер, – но вы же уступите право опубликовать слова из этой книги?
Вместо ответа она обернулась ко мне.
– Мемсахиб, вы принесли сюда свой журнал. «Современное обозрение», да? Когда миссис Лим отдала его мне, она сказала, что леди хочет иметь со мной бизнис. А потом вы начали бизнис со стариком. Может, думали купить дешевле? Чхе! Это не его книга, чтобы продавать!
– Сначала мне нужно прочесть стихи. Я не могу обсуждать их, пока не прочту.
– Боб Маккоркл – гений, так и знайте.
– Может, это мне решать?
– Нет, не вам, но вы скоро сможете прочесть. Миссис Лим и я видели ваш журнал. Но вот чего мы не знаем: сколько денег вы заплатите?
Я рассмеялась:
– Боюсь, Тина, что ни поэты, ни редакторы больших денег не зарабатывают.
– Хорошо. – Она усмехнулась с досадой. – Но Боб Маккоркл – гений, правда?
– Даже гении зарабатывают мало.
Она сердито покосилась на Джона Слейтера.
– А вот вы – богач.
– О нет, вовсе нет!
– Я видела отель. Вы купили костюм, шоколад, наряды для меня.
Наряды?
– Видишь ли, дорогая, я зарабатывал деньги романами. Боб презирал бы меня за это.
– За гения должны платить больше! – Она чуть не плакала.
– Тина, пожалуйста! – вмешалась я. – Не надо горячиться. Дайте мне сначала прочесть.
– Нет, не пожалуйста! Вы ничего не понимаете. Пожалуйста, мистер Слейтер, – попросила она, – пожалуйста, отвернитесь. Закройте глаза.
Слейтер повернулся ко мне. Лицо его стало серьезным, он даже слегка побледнел.
– Что она делает? – шепнул он.
Я думала, девушка просит отвернуться и не мешать ей плакать, но, к моему изумлению, тихо зашуршал хлопок, и девушка, ничего не объясняя и не извиняясь более, сорвала с себя блузу и юбку. Великолепное, идеальное тело, подумала было я, крепкое, но изящное, узкая талия, широкие бедра, никакой слабости. Но тут я увидела, что не лобок она мне предъявляет, а свою кожу – с глубокими грубыми шрамами, будто на коре каучукового дерева. Зрелище отнюдь не отталкивающее, но странное – настолько странное, что оно раз и навсегда запечатлелось в моем мозгу, и впоследствии я немало времени провела над книгами по тропической дерматологии, изучая омерзительные снимки потницы, стригущего лишая и аллергических заболеваний, которым славятся леса Малайского полуострова. Обычно эти недуги проявляются красными, сырыми, ужасными язвами, а у Тины кожа загрубела так, что местами напоминала мозоли на подошве. На внутренней стороне бедер вилось серое кружево, чужеродное и прекрасное, как будто фантастическая воля поэта наложила свой отпечаток не только на душу, но и на тело девушки.
Слейтер смотрел через мое плечо, и я сообразила, что он разглядывает ее отражение в окне.
– Прекрати, – сказала я.
Но Тина уже одевалась, продолжая говорить:
– Мы помогали ему делать стихи. Мы отдали все. Теперь мы должны получить деньги.
Разве я могла не растрогаться при виде ее кожи, не возмутиться тем, как ее покровитель использовал и терзал это тело?
– Дайте мне стихи, – попросила я. – Я должна решить сама.
– Вы не будете разочарованы.
– Пока не прочту, о деньгах говорить не стану.
Она все смотрела на меня – не сердито, но упрямо.
– Нате! – сказала она вдруг и сунула книгу мне в руки.
И вновь я почувствовала под ладонями пугающую растительную податливость переплета.
– Теперь можете читать! – сказала девушка.
– Теперь?
– Здесь. В этой комнате.
– Я не могу читать, когда на меня смотрят. Так и собаки не едят.
– Видите? – сказала Тина.
Когда я читаю, внимание мерцает и гаснет, и чтобы сосредоточиться, мне требуются не только тишина и уединение, но также ручка – она помогает мне приковать скользящий ум к очередной странице. А теперь, когда я надеялась прочесть главную в своей жизни книгу, Тина расхаживала рядом, поминутно отвлекая меня, в уши и волосы лезла мошка, я пробивалась сквозь извивы прихотливого, запутанного почерка и все это время боялась, что другого случая оценить рукопись у меня не будет. Все равно что читать, стоя на подоконнике над шумной нью-йоркской улицей: ветер воет, страницы шуршат.
Но даже в этих чудовищных условиях я не могла не увидеть, как этот текст раздвигает границы поэтики и вкуса. Кем бы ни был и кем бы ни сделался Боб Маккоркл, гений его очевиден. Он разорвал историю на клочья и вновь собрал ее кишками наружу – влажная, зеленая суть вещей просвечивала и блестела на швах.
