— Прошу вас. — Мистер Хун пихнул кресло в его сторону.
Усевшись, Чеп еще острее почувствовал: что-то не так. Из той части комнаты, которую он видит боковым зрением, что-то исчезло.
— Чаю, — произнес Хун. То был приказ. Хун улыбнулся. Отошел, шагая по сверкающему полу — по лаковому паркету, прямо-таки горящему на полуденном солнце.
Где же белый мохнатый ковер, которым был застлан пол?
— Обратите внимание листья плоские, — говорил мистер Хун; моментально вернувшись, он тут же пустился объяснять, что это самый редкий сорт китайского чая, особенно эта партия, она собрана с лучших кустов на склоне одной-единственной горы под Ханчжоу, непременно в месяц, предшествующий празднику Цин Мин.
— Прелестно, — заметил Чеп, нарочно подражая матери. — Тысяча благодарностей.
— «Лун-цин», — сообщил Хун название чая.
Придерживая костлявым пальцем крышку чайника, он разлил чай по чашкам; хотя ноготь походил на желтый коготь, сам палец был бел, как фаянс.
— Колодец Драконов, — пояснил Хун.
— Верно сказано, — буркнул Чеп.
— Вам это ничего не напоминает?
— Для меня это все китайская грамота, — возразил Чеп.
— О да, — продолжал Хун. — Дракон на мандаринском «лун», а на кантонском «лунь».
— А, это я, кажется, знаю.
— «Коулун». Девять Драконов.
— Логично.
— «Тонг» — это…
— Тайное общество, вроде триады.
— Где вы это слышали?
— Я здесь всю жизнь прожил, — сказал Чеп.
— «Тонг» — «пруд».
— «Тонг»? Какой еще пруд? — усмехнулся Чеп. — Есть слово «гонг». Есть слово «тон» — это оттенок цвета или интонация при разговоре. «Враждебный тон»… Больше ничего похожего вроде нет.
— Не на вашем языке, — проговорил мистер Хун. — «Тонг» значит «пруд». «Коулун Тонг». Пруд Девяти Драконов.
— Ага, ясно.
— Откуда пьют драконы.
— Разумеется.
Кажется, мистер Мо, геомант, специалист по фэн шуй, говорил что-то подобное? Китайцы есть китайцы. Все слова одинаковы на слух, все люди на одно лицо. Но «эйвон» значит «река»
[20]
, а маяк Белиши вроде того, что за окном, назван в честь Лесли Хор-Белиши, члена палаты общин и министра транспорта. Знает ли это Хун?
— Каждое слово что-нибудь да значит, — заметил Чеп.
Хун пристально уставился на него, словно силясь проникнуть в скрытый подтекст этой фразы.
— Зеленый чай делает нас здоровыми, — заявил Хун. И поставил полную до краев чашку на подлокотник кресла Чепа.
Чайные принадлежности он расставил на маленьком столике, и их хаотическое расположение всколыхнуло воспоминания о том, как выглядела эта комната раньше. Чепу она запомнилась другой — не такой голой, как сейчас. Отмалчиваясь, Чеп пил чай. В намять ему врезался белый ковер, белизна, лохматый ворс — и еще что-то, но что?
— Можно воспользоваться вашими удобствами?
Попытавшись скрыть досаду, Хун неуверенно заерзал; очевидно, просьба Чепа его взбесила. Хун не хочет пускать его дальше этой комнаты.
— Все ваш треклятый чай! — Чепу понравилось пародировать словечки матери. Пусть Хун почешет в затылке.
В туалете ковра тоже не было. Но Чеп был уверен: раньше ковер тут имелся: белый, мохнатый, совершенно неуместный. Странно: эти люди никогда ничего не выбрасывают. Крышка унитаза была по-прежнему опущена — чтоб не утекала энергия.
— Чай заварен в воде, которая не была доведена до кипения, — произнес Хун, когда Чеп вернулся. Китаец вновь наполнял его чашку. — Достаточно восьмидесяти градусов по Цельсию — в отличие от индийских сортов, которые нужно заливать кипятком и долго настаивать.
— Мама говорит, что вы изъясняетесь как культурный человек; так оно и есть, — проговорил Чеп. Привстал из кресла, чтобы выглянуть в окно. — Отсюда видно мое здание.
Хун повернул голову, точно начиная фигуру танца, — она плавно скользнула вбок.
— Фэн шуй, — сказал он.
— Знаю, — отозвался Чеп. Он имел в виду само понятие. О фэн шуй толковали все, даже мистер Чаю у «Риджента» фэн шуй хорошее, у нового здания Китайского банка
[21]
— трехгранного, с асимметричным расположением окон и стен — дурное.
Голова Хуна не прекращала скольжения — то ли чтобы привлечь внимание Чепа, то ли чтобы подчеркнуть важность сказанного.
— Они должны течь в обе стороны. Нет препятствий — фэн шуй хорошее.
— Они?
— Ци стихий.
— Место для фабрики подобрал мистер Чак. Наверно, у него были свои резоны. — Чеп собрался было упомянуть о ежегодных визитах мистера Мо, вооруженного диском-компасом, картами и таблицами вычислений, но что зря тянуть? Он пришел выяснить судьбу А Фу. — Фабрика расположена удачно. Сами знаете.
Про себя Чеп рассудил, что этим, вероятно, и объясняется настойчивость Хуна: «Империал стичинг» находится в идеальном месте, в брюхе дракона.
Хун не подал виду, что задет холодностью Чепа, только лицо у него сморщилось, точно на сильном ветру, — такое выражение появлялось на лице мисс Лю, когда она отлаживала вентилятор в кабинете Чепа.
— Что до нашей сделки, — продолжал Хун, — то обсуждать тут больше нечего. Договоренность достигнута. Еще чаю?
— Я хочу поговорить об А Фу, — заявил Чеп, чувствуя себя так, словно переходит в рукопашный бой с мистером Хуном.
— Прежде чем вы заговорите, — ровным голосом произнес Хун, никак не реагируя на слова Чепа, — мне хотелось бы кое-что вам показать.
Своей странной, развинченной, шаркающей домашней походкой — совсем не так, как вышагивал вне дома, — Хун, клацая шлепанцами, подошел к буфету, встал на колени, распахнул маленькие дверцы и начал копаться внутри, шурша бумагой. Чеп наклонился посмотреть, но так и не увидел, что же делает хозяин. Китайский буфет вполне мог сойти за кумирню.
На буфете стояли большие бесшумно идущие часы, неверно показывающие время; для Чепа это стало еще одной приметой того, что он находится в Китае, где, как он воображал, время всегда неверное. Стрелки показывали четверть четвертого, хотя было уже полпятого. Китай отстает, Китай медлителен, неаккуратен и старомоден. Часы были механические, во французском стиле, на золоченых ножках, в выгоревшем на солнце — или вообще пластмассовом, лишь имитирующем дерево — корпусе тыквенного цвета. Округлость часов резко контрастировала с остроконечным черепом Хуна.
