Зак шел в «Дозор» неспешным шагом. Он все делал неторопливо с тех пор, как вернулся от Анни Лэнгтон: медленно вел машину, медленно ел, медленно думал. То, что он узнал, его как будто придавливало, и он страдал от удушья. Оказалось, именно Ханна была тем таинственным продавцом портретов Денниса. Получалось, она все о них знала и лгала ему. Он вспоминал картины овец, которые видел на голых стенах ее маленького магазина. Картины были хороши, но портреты Денниса были чем-то другим, особенным. Являлась ли она достаточно хорошей художницей, чтобы выдать свою работу за произведение Обри? Он нетерпеливо покачал головой. Но что же тогда? Где она их брала? У него засосало под ложечкой, как при морской болезни, когда он подумал о Джеймсе Хорне, о рыбачьем судне, на которое Ханна смотрела, о ее прекрасном знании береговой линии и прибрежных вод. Когда же он вспомнил, как она у него на глазах передала деньги Джеймсу, а потом расплатилась по давним счетам с Питом Мюрреем, кое-что пришло ему в голову. Он вынул телефон, посмотрел на дату, постоял недолго, а потом стал спускаться к морю, где сигнал на его мобильнике почти пропал. Торги на аукционе «Кристи» прошли четыре дня назад. Он послал сообщение, адресованное Полу Гиббонсу из аукционного дома: «Деннис продан? Если да, не сообщишь ли за сколько? Все прошло гладко, деньги поступили на счет и перечислены продавцу?»
Он с нетерпением ждал ответа, сидя на скамейке, смотрел на утесы, море и прислушивался к мыслям, набегающим одна на другую, словно волны. Десять минут спустя пришла эсэмэска: «Оч удивлен внезапным интересом. Да, продан за 6,5. Покупатель из Уэльса, все деньги перечислены. Пол». Итак, шесть с половиной тысяч фунтов. Заку хотелось разозлиться на Ханну за то, что она выставила его дураком. Но вместо этого он почувствовал, что его предали. Он думал, что знает ее. Начал в нее влюбляться. Теперь все изменилось, и это больно ранило.
Однако Димити Хэтчер оказалась слишком чем-то расстроенной, чтобы заметить его переживания. Она была так возбуждена, что чай себе он снова налил сам, пока она ходила взад и вперед, садилась и опять вставала. Ее руки были в постоянном движении: Димити то вычищала грязь из-под ногтей, то обрезала заусенцы, то почесывалась. В конце концов Зак не смог больше этого терпеть.
– Димити, с вами все в порядке? Что-то случилось? Вы сегодня выглядите… взволнованной.
– Взволнованной? Может быть, может быть, – пробормотала она. – А не проверили бы вы оберег в камине, а?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, тот, который вы для меня вешали… Хочется знать, там ли он. Мне к нему притрагиваться нельзя, потому что его вешали вы. Просто посмотрите, на месте он или нет, – попросила Димити.
– Хорошо. – Зак залез в камин и посмотрел в дымоход, в котором висело бесформенное телячье сердце. Наморщив нос, он сказал: – Все на месте, хотя пахнет не слишком приятно.
– Это не важно. Скоро дым сделает свое дело. Лишь бы сердце висело на месте. Оно там?
– Да, там.
Димити нахмурилась и пожевала губами.
– Тогда… она не причинит мне вреда, ведь так? – тихо сказала старушка, озадаченным тоном. – Она не могла прийти разгневанная, оберег бы ее задержал, да?
– Кто не мог прийти, Димити? – спросил Зак.
– Младшая. Она вернулась. Была здесь…
– Младшая? – Зак не сразу сообразил, кого она имеет в виду. – Вы говорите об Элоди? – Услышав это имя, Димити замерла. Она уставилась на Зака, и он почувствовал себя неловко. – Так я выпью чая, можно? – спросил он и попытался пройти мимо нее на кухню, но Димити успела схватить его за руки и сжала их – так крепко, что ногти впились в ладони Зака. Он ощутил жесткое прикосновение красных шерстяных митенок, и его кожа запротестовала. Длинная прядь седых волос упала на глаза Димити, но она не обратила на это внимания.
– Девочка мертва. Элоди мертва, – прошептала она.
Зак откашлялся. Ему показалось, что он услышал в ее словах вопрос, мольбу подтвердить сказанное.
– Да, я знаю, – проговорил он.
Димити поспешно кивнула и как бы отпрянула от него. Она отпустила его руки, а ее собственные безжизненно повисли, как плети.
Зак прошмыгнул на кухню и глубоко вдохнул, пытаясь выровнять дыхание, в то же время наливая чай в две большие чашки. Впервые у него появилось тревожное ощущение, что Димити Хэтчер находится не совсем в той же комнате, что и он. И не совсем в том же мире. Раньше ему несколько раз случалось предполагать, что она лжет. Теперь же он понял, что есть вещи, в которые она, несомненно, верит, но которые не вполне соответствуют истине. Зак тряхнул головой. Узнав о двуличии Ханны, он уже был склонен не верить в Блэкноуле ничему и никому. Возвратившись в гостиную, Зак попытался улыбнуться.
– Мы бы поженились, если б эта девчушка не умерла. Если бы она осталась в живых, мы стали бы мужем и женой, я это знаю, – сообщила Димити, не обращая внимания на чашку чая, которую он поставил рядом с ней.
– Как я понял, смерть Элоди… заставила все отложить, да? Для Чарльза, наверное, это было очень тяжело… Из того, что вы мне рассказали, и того, что я читал, можно сделать вывод, что он был очень преданным отцом. Любящим, хоть иногда его и не оказывалось рядом. В конце концов, именно из-за смерти Элоди он и ушел на войну, да? – После этих слов последовало продолжительное молчание, а потом ему показалось, что он слышит едва различимую мелодию, тишайшие звуки какой-то незнакомой песни, бессловесный плач, исходящий от Димити. – Это наверняка было очень… печально, – проговорил он. – Помнится, я читал где-то, отчего она умерла… кажется, грипп? Точно не могу сказать. Разве дети все еще умирали от гриппа в тридцатые годы? – пробормотал он, обращаясь преимущественно к самому себе, потому что внимание Димити было сосредоточено на чем-то другом.
– Грипп? – переспросила она, снова поворачиваясь к нему. – Нет, это было… – Тут она резко замолчала и быстрым движением языка облизала губы. – Ну да. Грипп. Он и был. Ее живот… В общем, желудочный грипп. Бедная девочка, несчастная малышка. Уйти так рано… – Димити в смятении покачала головой и на какое-то мгновение замерла. – Порой она была ко мне жестока, эта Элоди. Ей не нравилось то, что ее отец меня любит. Эта крошка была ревнивым ребенком, очень ревнивым, – добавила она. – О да, любимица Селесты. Мать не должна выделять одного из своих детей, но у Селесты было не так. Не так. Видите ли, Элоди была вся в нее. Вылитая мать. Она выросла бы очень красивой, если б осталась в живых…
В конце фразы голос Димити превратился в едва различимый шепот, и Заку пришлось наклониться к говорящей, чтобы его услышать.
– Значит, именно поэтому Селеста исчезла после ее смерти? Куда она отправилась?
– Не знаю. Никто не знает. Ее словно унесло ветром… Чарльз, кстати, спрашивал у меня, словно я могла знать. Но я не знала. И не знаю теперь. Не знаю!
– Все в порядке, все в порядке, – сказал Зак, пытаясь ее успокоить. Взгляд Димити блуждал по комнате, рот беззвучно открывался. Зак помолчал, прежде чем заговорить. – Как Делфина перенесла смерть сестры? Она и Элоди были близки?
