– Такое не увидишь в Дорсете, правда? – проговорила Селеста, наклоняясь к самому уху Димити, и девушка кивнула.
Во дворе им подали на подносе чашки с очень сладким чаем, благоухающим мятой, и молодой слуга принялся сновать вверх и вниз, перенося их багаж, привезенный на ручной тележке, причем он брал одновременно по нескольку чемоданов. Каждый раз, когда он пробегал мимо, Димити смотрела на него изумленным взглядом, такими необычными казались ей вьющиеся черные волосы и кожа кофейного цвета. Когда она увидела в его руках свой собственный саквояж, маленький и невзрачный, у нее засосало под ложечкой. Никто и никогда еще ничего для нее не носил, а тем более слуга. То есть кто-то, кого она могла попросить помочь и в чьи обязанности входило бы ей повиноваться. Она старалась не выпускать его из вида как можно дольше и отворачивалась, только когда он исчезал за поворотом лестницы. Делфина, сидящая рядом, толкнула ее локтем в бок и бросила на подругу многозначительный взгляд.
– Согласна, выглядит неплохо, – шепнула она, – но все равно он ничто в сравнении с Тайроном Пауэром.
Их приглушенный смех, пульсируя, пронесся по всему гулкому двору и несколько раз отразился от осыпающейся штукатурки цвета девичьего румянца.
Димити, Делфина и Элоди поселились в комнате с низким сводчатым потолком. Железная лампа, украшенная ажурной резьбой, отбрасывала на стены причудливые тени. Пол был выложен плиткой, а стены покрывала отслаивающаяся краска коричневато-желтого цвета. Постели представляли собой низкие жесткие матрасы с небольшими валиками вместо подушек и односпальными ткаными одеялами, лежащими в сложенном виде в изножье. Высокие, доходящие до пола окна распахивались внутрь, открывая доступ к каменным перилам, откуда можно было увидеть дома напротив, а если взглянуть направо, то и весь город, лежащий ниже холма, на котором стоял риад. Небо к этому времени стало бархатисто-черным, и на нем зажглось больше звезд, чем Димити когда-либо видела прежде.
– И небо здесь совсем другое, правда? – произнесла Делфина, подходя к подруге и вставая рядом с ней, в то время как Элоди позади них делала стойку на руках у стены, отчего штанины ее пижамы сползли вниз, обнажив тощие голени. – Трудно представить, чтобы такие звезды и такая луна светили в Англии.
– Пожалуй, летом в Блэкноуле случаются ночи, когда звезд на небе можно увидеть не меньше. Но там оно никогда не бывает таким черным, да и звезды там более тусклые, – проговорила Димити. – А что, когда стемнеет, здесь становится прохладней?
– Да, к рассвету жара спадет, а в пустыне вообще станет холодно. Но в городе будет тепло еще долгое время после того, как солнце сядет. Здания удерживают дневной жар, – пояснила Делфина. Димити посмотрела вниз, на узкие улочки, и почти увидела, как там лежит горячий воздух, толстый и ленивый, как перекормленная собака. Внезапно она почувствовала себя такой усталой, что едва могла стоять, и ей пришлось опереться на перила, чтобы не упасть. – С тобой все в порядке? – спросила Делфина. – Ты сегодня выпила достаточно воды?
– Я… не знаю.
– Здесь нужно много пить, даже если не чувствуешь жажды. Иначе от жары можно упасть в обморок. Пойду принесу тебе питье.
– Принеси и мне, Делфина! – крикнула Элоди, все еще стоя вниз головой.
Девочки не спали еще долго. Элоди и Димити с восторгом слушали страшные рассказы Делфины о белых марокканских работорговцах, которые похищают европейцев и заставляют работать, пока те не умрут, строя дворцы, дороги и даже целые города. А еще они похищают европеек и заставляют их становиться женами жирных, уродливых султанов. Бедняжки до самой смерти живут в гаремах, откуда им никогда не позволяется выходить. Обе сестры в конце концов заснули, но Димити, несмотря на усталость, бодрствовала – даже после того, как весь дом совершенно затих. Она оставалась у окна и сжимала теплый камень перил, глубоко вдыхая ночной воздух, пытаясь вычленить из его теплого, терпкого благоухания отдельные запахи.
В нем явно ощущались розы, и жасмин тоже. А еще смолистый аромат кипарисов, очень похожий на запах искривленных под напором морских ветров сосен Дорсета, но все-таки иной. Когда тянул ветерок, с ним прилетал насыщенный травяной аромат, напоминающий запах шалфея или розмарина, а еще в его дуновениях ощущалась также вонь от пота животных и навоза. И от сточных канав тоже. Она хорошо помнила этот запах уборной: сладковатый, возникающий лишь время от времени. Иногда доносился острый запах, напоминающий запахи кожи и мяса, происхождение которого она не могла угадать, и железистый запах, очень похожий на запах крови, от которого ей становилось не по себе, а также жгучий запах пряностей, отчасти знакомый по приправленной ими пище, которую путешественники ели вечером, и по пастилье, которую Селеста часто готовила в «Литтлкомбе». А помимо всех этих новых для нее запахов сразу обращало на себя внимание поразительное отсутствие соленого дыхания моря. Мысль о «Литтлкомбе» и о Блэкноуле заставила Димити вздрогнуть, и она заметила, что они показались ей очень далекими. Словно вся ее жизнь до сих пор была лишь сном, который теперь быстро улетучивался из памяти, как это происходит со всеми снами вскоре после пробуждения. Это было совершенно новое существование, в котором мерные удары морских волн, так похожие на биение сердца, больше не привязывали ее к себе, словно пасущуюся козу к колышку, не держали в ловушке, принуждая жить в такт с ними. Настала новая жизнь, в которой она была свободна, в которой она казалась незнакомой самой себе и совершенно другой. Димити стискивала руками каменные перила, чувствовала невероятнее счастье и сомневалась, что сможет его выдержать.
Утром, после завтрака, Селеста принарядила дочерей, чтобы нанести визит в дом родителей, находящийся за стенами Феса-эль-Бали на одной из улиц Феса эль-Джид, несколько более просторных. Она расчесала им волосы и аккуратно заколола своими проворными, быстрыми пальцами, а также одернула на них хлопковые юбки и блузки, чтобы те сидели поизящней. Димити посмотрела на свой собственный наряд, все ту же потрепанную юбку из грубой шерстяной ткани, которую часто носила дома, и смущенно разгладила ее ладонями, проведя сверху вниз.
– Я нормально выгляжу, когда одета вот так? – спросила она с тревогой.
Селеста посмотрела на нее, нахмурившись, но потом Димити прочла во взгляде марокканки, что та наконец поняла, в чем дело.
– Ах да, Мици! Прости, но к родителям я пойду только с моими дочерьми. Прошло больше года с тех пор, как я в последний раз видела их… После такого долгого перерыва на первую встречу мы должны пойти одни. Понимаешь? – Она подошла к Димити, положила ей руки на плечи и пристально на нее посмотрела. Димити кивнула, и в горле у нее внезапно появился ком. – Молодец. Чарльз ушел на прогулку, но я уверена, что когда он вернется, то захочет сделать какие-нибудь наброски. Мы вернемся… Не знаю, когда именно. Это зависит от… Как бы то ни было, увидимся позже. – Она повела дочерей к двери, и каждая из них, проходя мимо Димити, одарила ее улыбкой: Делфина – извиняющейся, Элоди – бессердечной. Уже стоя в дверях, Селеста оглянулась и посмотрела на Димити. – Твоя шерстяная одежда здесь не годится. В ней тебе будет слишком жарко. Когда мы вернемся, я найду для тебя что-нибудь полегче. – Она кивнула, как бы подтверждая данное обещание, и скрылась из виду.
