Она ловко поймала коврик, вытерла руки и снова примостилась рядом с Заком у кипы соломы. Зак взял ее руку и ощутил твердый шрам, идущий поперек подушечки ее большого пальца.
В хлеву было много овцематок – некрупных, цвета кофе с молоком. Рядом с одними свернулись на полу маленькие ягнята. Другие овцы, как, например, та, к которой только что подходила Ханна, лежали, тяжело дыша. Третьи, как ни в чем не бывало, жевали сено, словно происходящее вокруг их совершенно не касалось. Было три часа ночи, и безукоризненно чистая полная луна взошла на небе, бросая серебристые тени на все находящееся под ней. Зак выглянул через открытую дверь и посмотрел вдаль, туда, где на вершине холма у самой линии горизонта вырисовывался приземистый силуэт «Дозора». В нем горел только один огонек, в кухонном окне первого этажа, и ему стало интересно, бодрствует ли еще Димити или просто забыла погасить свет.
– А тебе разве не нужно метить ягнят вон той зеленой краской? Ну, например, нумеровать их или делать что-то еще в этом роде, чтобы знать, который из них чей? – проговорил Зак и указал на овец, которые уже родили ягнят. Все овцематки сзади были помечены пятнами изумрудно-зеленой краски.
– Я уверена, овцы и без того прекрасно знают своих ягнят. И все они скоро получат на уши бирки. А эта зеленая краска исключительно стойкая: если уж она нанесена, избавиться от нее практически невозможно. Поэтому она не слишком годится для экологичной овечьей шерсти. Зато переходит с овцы на грудь барана-производителя и позволяет определить, кого он покрыл.
– Ягнята всегда рождаются с такой легкостью? – спросил Зак.
Ханна пожала плечами:
– Я уже говорила, что первый год работаю с этим стадом. К счастью, ягнята прямо выскакивают из своих матерей. Это большая удача, потому что в нынешних условиях я не могу позволить себе ветеринара.
Зак задумался.
– А как насчет твоих картин? Я имею в виду, не в обиду будь сказано, что у тебя едва ли бывает много посетителей в магазине. Может, их лучше продавать через какую-нибудь местную галерею или магазин сувениров? Не сомневаюсь, они станут хорошо продаваться.
– Возможно. Но только… в общем, не знаю. Сама мысль мне как-то не нравится.
– Какая мысль? Что ты талантливая художница и можешь получать дополнительный доход от продажи своих произведений?
– Я не хочу быть художницей. Хочу быть чабаном, ведущим экологическое хозяйство.
– Однако одно не исключает другого, согласись?
– На мой взгляд, исключает. Если картины станут расходиться хорошо, то мне и придется их рисовать. Все больше и больше… Это скользкая дорожка. Потом я стану разрисовывать маргаритками лейки, продам ферму и куплю вместо нее магазин сувениров. – Она пожала плечами, а Зак негромко рассмеялся.
– Но ты уже рисуешь. Я видел твои картины. Уверен, не случится ничего плохого, если их отправить туда, где их купят. Я мог бы этим заняться. Хочешь? – спросил он.
Ханна ответила ему твердым взглядом.
– Ну что ж, ладно. Я об этом подумаю, – проговорила она. – А как насчет тебя? Ведь ты хотел стать художником. Я не ошиблась? Так что заставило тебя открыть галерею?
– То обстоятельство, что никто не покупал мои работы, и то, что у меня появились жена и ребенок, которых требовалось кормить. Хотя, если честно, Эйли кормила и себя, и меня, и Элис. Она юрист, причем очень хороший.
– Готова спорить, это чертовски действовало на твое самолюбие.
– А всему виной моя собственная дурацкая ошибка. Это из-за нее у меня ничего не получилось. Однажды мне выпал шанс, а я его упустил.
Зак печально улыбнулся и покачал головой. Он в то время так много мнил о собственном таланте, был так сильно уверен в себе.
Это случилось в тот год, когда он закончил Голдсмитский колледж. Его дипломная выставка сопровождалась шквалом похвал со стороны преподавателей и товарищей по учебе, а также одной журналистки. Она поместила в своем журнале отзыв о нем среди материалов, посвященных творчеству многообещающих молодых художников, которых нужно взять на заметку. «Зак Гилкрист, – говорилось в статье, – сочетает классическое ви́дение предмета с манящим, почти сюрреалистическим подходом к тому, что он изображает, и к связанному с ним смыслу». Прошел слух, что Саймон д’Анжелико, один из самых знаменитых коллекционеров современного британского искусства, хочет прийти на выставку посмотреть на представленные работы. Настоящий, подлинный слух, а не пущенный самим Заком. Все это казалось многообещающим, свидетельствовало о большом потенциале. Но Зак совершенно упустил из виду, что также все это, увы, не являлось чем-либо конкретным, а относилось лишь к области предположений. Не учел Зак и того обстоятельства, что он всего лишь желторотый выпускник, которому еще предстоит доказать, чего он сто́ит. А пока он только кандидат в художники, не более того. Однако ему показалось, что он уже состоялся, и потому он не воспринял всерьез некую Лорен Холт, хозяйку маленькой галереи, расположенной в Сити
[82]
рядом с Вайнер-стрит
[83]
. Она набирала молодых художников, чтобы с ними потом работать, и пришла к нему для переговоров, намереваясь взять для продажи его дипломную работу и с ней еще две других. Зак никогда не слышал ни о ней, ни о ее галерее и решил, что уже одно это достаточно красноречиво ее характеризует. У нее были ярко-красные волосы, хотя она выглядела старше пятидесяти и они совершенно не сочетались с наложенными на веки зелеными тенями. Зак предположил, что она думает, будто это придает ей авангардистский вид, и тут же списал ее со счетов как эксцентричную любительницу. Ее галерея была к тому времени открыта всего шесть месяцев и, по его представлениям, годилась только для того, чтобы продавать открытки с репродукциями, расставленные на вращающемся стенде. Он решительно отказал этой даме и больше не думал о ней, находясь в уверенности, что скоро поступят другие, действительно стуящие предложения.
Девять месяцев спустя Лорен Холт устроила в своей галерее просмотр. Это событие вызвало настоящий ажиотаж – как в прессе, так и в художественных кругах, в которые Зак отчаянно пытался попасть. Газеты и журналы больше не упоминали о Заке, а Саймон д’Анжелико так и не пришел на его дипломную выставку. Зак явился в галерею и обошел ее, осознавая со все более усиливающимся смятением высокое качество выставленных работ, отдавая дань прекрасному освещению и вслушиваясь в гул разговоров. Здесь висели замечательные картины художников, о которых он действительно слышал, и о них писали известные критики, к мнению которых прислушивались. Лорен Холт вошла через заднюю дверь в белой стене, одетая во все черное, и ее красные волосы, казалось, светились. Зак попытался спрятаться позади какой-то проволочной скульптуры, но хозяйка галереи перехватила его взгляд и ответила на него легкой кривоватой улыбкой – скорей печальной, чем злорадной. Зак постарался незаметно ускользнуть, слишком пристыженный, чтобы спросить, не интересует ли ее сотрудничество с ним. Именно в этот раз он был ближе всего к тому, чтобы его работы взяла по-настоящему влиятельная галерея. С той поры его карьера художника покатилась по наклонной.
