– Нет, спасибо, я верю вам на слово, – проговорил Зак, отпрянув. Продавец продолжал держать сердце на ладони. Заку вдруг пришло в голову, что Димити Хэтчер определенно нуждалась в нем не для кулинарных целей. Но если это была не еда, то… что? Внутренности… Он нервно сглотнул. – А у вас бывают сердца телят, забитых менее суток назад? – спросил он, уверенный, что этот вопрос прозвучит странно.
Но молодой человек приветливо улыбнулся. Возможно, он привык и к более нелепым вопросам.
– Что ж… Дайте-ка подумать. Лучше всего заглянуть к нам во вторник. Я могу отложить для вас именно такое. Хотите? Если вы зайдете рано утром, оно все еще будет дневной свежести.
– Вторник? Вообще-то, я не собирался ждать так долго. – Зак посмотрел на сердце, которое по-прежнему держал в руке продавец. – Лучше возьму это. Я верю, что, как вы сказали, оно подойдет, даже не будучи таким свежим, как мне нужно. – Продавец завернул покупку и при этом улыбнулся краешком губ. Зак подумал, что все равно уже испортил впечатление о себе, а потому решил продолжить: – Есть тут неподалеку галантерейный магазин? Где я смог бы купить булавки?
Следуя указаниям продавца, он нашел магазин, где продавались булавки, и после того, как был поставлен в тупик разнообразием выбора, предпочел купить обычные, старомодные. Целиком стальные, никаких пластмассовых головок, никаких странных размеров. Когда Зак вышел из магазина, где продавались швейные принадлежности, он увидел канцелярский магазинчик на другой стороне улицы и остановился. Он боялся еще раз предпринять попытку нарисовать что-нибудь или написать маслом: а вдруг результат окажется таким же заурядным и разочаровывающим, как все его последние работы? Зак ощущал своего рода опасение, что они не были случайностью или следствием врйменного отсутствия вдохновения. Что, если он успел израсходовать весь талант? Прошел уже год с тех пор, как Зак в последний раз брал в руки карандаш. Он зашел в магазин – просто посмотреть, что там есть, – и вышел из него с двумя большими альбомами для рисования, мелками, тушью, карандашами, жестяной коробкой акварельных красок с лотком для их смешивания на крышке и с парой кистей, одной тонкой, а другой толстой, как кончик его мизинца. Зак не собирался так сильно потратиться, но иметь в своем распоряжении необходимые любому художнику вещи было все равно как находиться в компании старых друзей или возобновить детское знакомство. Он ехал в Блэкноул, испытывая тайное возбуждение оттого, что везет подарки, которые можно будет развернуть, когда доберется до места.
Но главный подарок был не для него, а для Димити Хэтчер. Зак припарковал машину у паба и пошел к «Дозору» пешком, не желая ехать на автомобиле по неровной, ухабистой дороге. Когда он добрался до коттеджа, то посмотрел вниз с холма в сторону Южной фермы, в надежде увидеть стремительную темноволосую женщину. Было странным, что в его памяти столь прочно запечатлелось то, как она ходит. Но внизу Зак не заметил никаких признаков жизни, только на широком поле за домом кое-где паслись бежевые барашки. Он громко постучал в дверь коттеджа.
Димити Хэтчер, прежде чем открыть, посмотрела в щель, как это было в прошлый раз, причем сделала это с такой подозрительностью, словно они не были знакомы. Сердце у Зака екнуло, но дверь открылась. Волосы старой женщины снова были распущены. Синее платье свободного покроя, все те же красные митенки.
– Это я, Зак. Здравствуйте, мисс Хэтчер. Я уже к вам приходил, помните? Вы просили меня прийти еще раз, чтобы кое-что принести… и, может, опять поговорить о Чарльзе Обри?
– Разумеется, помню. Это было вчера, – проговорила хозяйка дома после некоторого молчания.
– О, так и есть. Конечно, – улыбнулся Зак.
– Вы принесли? Ну, то, что я просила? – спросила она.
Зак порылся в сумке, достал завернутое сердце и протянул ей:
– Я упаковал его как следует в газеты, чтобы оно оставалось холодным, пока не попадет в ваши руки.
– Хорошо-хорошо. К чему оно мне испортившимся, – пробормотала мисс Хэтчер, словно разговаривая сама с собой, а потом едва слышно, без слов, замурлыкала нечто, напоминающее мотив песенки. Развернув сердце, она его понюхала. Не быстро и осторожно, как это сделал бы Зак, а вдыхая долго и глубоко. Вдох знатока. Так нюхает вино сомелье. Зак почувствовал себя слегка неуютно из-за своего обмана. Димити ткнула в сердце указательным пальцем и стала смотреть, как его тугая плоть обретает прежнюю форму, заполняя только что сделанную ямочку. Затем она вернула бумажный сверток Заку и покачала головой. Не с негодованием, а скорей с разочарованием. – Зарезанного не более дня назад, – проговорила она и захлопнула дверь.
Потеряв дар речи, Зак постучался снова, но Димити явно не имела намерения открывать. Чертыхаясь, он подошел к окну и прильнул к нему, приложив к стеклу обе руки, чтобы заслонить свет, – так лучше было видно, что происходит внутри. Впрочем, Зак хорошо понимал, что этим едва ли сможет себе помочь.
– Мисс Хэтчер? Димити? Я привез вам булавки, о которых вы просили, и я могу принести вам… более свежее сердце во вторник – так мне пообещал продавец в мясном магазине. Тогда я вам его и отдам, хорошо? А теперь не возьмете ли хотя бы булавки? Мисс Хэтчер? – Он вгляделся в полумрак, царивший внутри дома, и готов был поручиться, что заметил какое-то движение. В качестве последней отчаянной попытки Зак достал из сумки журнал «Берлингтон мэгэзин»
[30]
, открыл его на странице, где был рисунок стоявших рядом Димити и Делфины, и поднес к стеклу. – Димити, я хотел спросить у вас об этом рисунке. Не вспомните ли, когда он был создан и в какую игру вы играете? Какая она была, эта Делфина, дочь Обри? – Зак подумал о портрете Делфины, висящем у него в галерее, и о тех долгих часах, которые провел, рассматривая его. И снова почувствовал дрожь, вызванную ощущением нереальности, оттого что ему встретился человек, который видел его идола во плоти. Притрагивался к коже, держал за руку. Но изнутри не доносилось ни звука, и ни малейшего движения больше заметно не было. Зак опустил руки и отступил от окна, признав поражение. В стекле он увидел черный силуэт – свое отражение на фоне сияющего моря и неба позади.
Он обошел дом, спустился к утесу, сел там, положив ногу на ногу, и прищурился, глядя на море. Ветер налетал порывами, и вода была то гладкая, то покрывалась рябью – попеременно то матовая, то залитая ослепительным светом. На море были видны огромные пятна, как бы поднявшиеся на поверхность из глубины, и длинные полосы – возможно, кильватерные следы кораблей-призраков, уже скрывшихся за горизонтом, или внешние признаки течений, удаляющихся от земли, во всем остальном остающихся невидимыми. Когда Зак представил себе всю силу, всю бесконечную мощь водной стихии, его охватил восторг, который породил желание написать маслом открывшееся ему ослепительное зрелище, но тут его внимание привлекло бледное движущееся пятно, возникшее, точно вспышка. Он присмотрелся и увидел, что на пляже прямо под ним появилась Ханна Брок. Зак не мог понять, как она спустилась к воде, потому что женщина, конечно, не проходила мимо коттеджа, а другого пути в маленькую бухточку, где находился пляж, не было видно. Но тем не менее она оказалась там и, пока он смотрел на нее, скинула джинсы, рубашку и направилась к воде в своем выцветшем красном бикини. Ее волосы, на сей раз не подвязанные зеленым шарфом, развевались на ветру, и вскоре Ханна уже вошла в воду по щиколотки. Зак видел, как она широко расставила длинные пальцы рук, а затем сжала их в кулаки. Наверное, ей было холодно. Он слегка улыбнулся. Ханна пристально смотрела в море, как это делал он всего лишь мгновение назад. Такой широкий ровный горизонт всегда привлекал его внимание. Зака неудержимо влекло к нему. Он присел на корточки – так низко, насколько смог, – и отодвинулся от края обрыва как можно дальше, но так, чтобы видеть Ханну. Оказаться в очередной раз пойманным на том, что он за ней подглядывает, всерьез предупредил он себя, будет означать конец. Никакого пути назад… Эта мысль застала его врасплох – конец чего?
