– Я в Дорсете, в пабе. Уже час ночи, и день выдался длинный. Как ты? Как там у вас дела?
– О, великолепно. Мы уже начинаем обустраиваться. Элис… ей здесь нравится. Почему ты в Дорсете? В пабе? И в темноте?
– Я в темноте, потому что… не смог найти выключатель. Не смейся. Все тут уже легли спать. В пабе я потому, что нужно было где-то остановиться, а в Дорсете – потому, что приехал сюда заканчивать книгу.
– Какую книгу? – Она подула в чашку, чтобы немного остудить напиток.
Зак больше не мог претендовать на то, что Эйли станет интересоваться его делами, однако ему всякий раз становилось больно, когда она давала это понять.
– Это не важно.
– Ты имеешь в виду книгу про Обри? Так ты все же думаешь ее закончить? Это здорово, Зак. Самое время! – улыбнулась Эйли. Он кивнул и попытался принять решительный вид. Поставленная им перед собой задача по-прежнему напоминала ему отвесную стену утеса. Поможет ли Димити Хэтчер с ней справиться? – Значит, ты в Блэкноуле? И собираешься нарыть каких-нибудь сведений о своем дедушке?
– Не знаю… наверное. А может, и нет. – Зак покачал головой. То, что он хотел узнать, было еще слишком неоформившимся, слишком хрупким, чтобы можно было объяснить. – Итак, где Элис? Она готова выслушать мою сказку?
– Зак, мне очень жаль. Нас весь день не было дома, и она просто валилась с ног. Пошла спать час назад. Я только сейчас вспомнила, что надо позвонить и сказать тебе. Прости.
Зак почувствовал, как вся его нервозность растворяется в болоте разочарования.
– Ну вот, начинается, – проговорил он и ощутил стеснение в груди, отчего его голос прозвучал напряженно.
– Эй, все совсем не так. Она ужасно устала – что мне оставалось делать?
– Отправить мне эсэмэску с просьбой выйти в Интернет на час раньше.
– Да, хорошо, я не подумала. Я же сказала, что сожалею. И знаешь, я тоже не рассказывала ей сказку. Она заснула еще до того, как ее голова коснулась подушки.
– Да, но ты довела ее до постели, поцеловала перед сном и пробыла с ней весь день. Разве не так? – спросил он, не отдавая себе отчета в том, как по-детски это звучит.
– Послушай, я тоже устала. И не хочу спорить. – Эйли сидела, упершись спиной в кресло. Она ненадолго оторвала взгляд от экрана и посмотрела в сторону – раздраженно, взывая к справедливости. Конечно, обращаясь к Лоуэллу, скрытому слушателю. Зак, по крайней мере, был рад, что тот не смотрит на экран и не может заметить, какой у отца Элис жалкий вид. Он вздохнул:
– Прекрасно. Тогда до завтра. И будет не спор, а сказка.
– Завтра она ночует не дома… Вечером в воскресенье?
– Хорошо. В то же самое время. Пожалуйста… – Он не знал, о чем собирается просить. Или умолять. Опять эта усталость. Он прикрыл глаза и тер веки до тех пор, пока не увидел красные пятна.
– В воскресенье вечером. Обещаю, – сказала Эйли, решительно кивая, словно успокаивая ребенка.
– Спокойной ночи, Эйли.
Зак отключился прежде, чем она успела ответить, но этот пафосный жест не принес ему удовлетворения. Он выключил компьютер и, спотыкаясь в темноте, пошел вверх по лестнице в свою комнату.
Эйли всегда им командовала, причем с самого начала. Теперь Зак это понимал, но прежде не замечал ничего, ослепленный любовью, пребывая в прекрасных мечтах. Когда он сделал ей предложение, она попросила сорок восемь часов на размышление. Зак провел эти двое суток в состоянии почти непереносимого ожидания: зная, что Эйли должна дать согласие, потому что он так сильно ее любит – потому что они любят друг друга, в то же время он боялся, что она скажет «нет». Когда она в конце концов сказала «да», он был слишком счастлив, чтобы поразмыслить о причине столь долгих раздумий. Но теперь Зак понимал, как непросто было для нее сделать окончательный выбор, понимал, что ей действительно требовалось время взвесить все за и против, решить, стоит ли он того, чтобы испытать судьбу. Зак поклялся тогда вознаградить Эйли за веру в него, за согласие пойти на риск. Поклялся сделать ее счастливой, стать лучшим из мужей и отцов, но, когда родилась Элис, на него посыпались сотни мелких упреков, хмурых взглядов, намекавших на то, что он не оправдывает ожиданий. «Дай ее мне», – слышал он снова и снова, когда у него не получалось укачать Элис, или всунуть ее ручки в рукава курточки, или успокоить, когда она плакала. «Дай ее мне» – это говорилось тоном едва сдерживаемого отчаяния.
Примерно в то же время они начали обсуждать переезд из Лондона на запад страны, потому что там у Зака было больше шансов преуспеть в галерейном бизнесе. В течение года они оба рассматривали это решение как шаг вперед, а не в сторону, как развитие их жизненных планов, а не жест отчаяния или последний шанс. И только раз или два, когда им показывали удручающе маленькие квартиры, он замечал, что жена смотрит на него с особым выражением, похожим на презрение, – выражением, которое тут же исчезало, едва он перехватывал ее взгляд, но которое действовало достаточно ошеломляюще, чтобы вогнать его в озноб. Бат не годился для Эйли. Она скучала по юридической фирме, где работала до переезда, по лондонским знакомым и развлечениям, и, когда уменьшение доходов Зака привело ее к необходимости снова пойти работать, Эйли сочла новую работу отупляющей и неинтересной. Зак подозревал, что жена размышляла много времени, прежде чем оставить его. Он полагал, что она приняла решение о разводе обдуманно и спокойно, взвесив все за и против, как некогда принимала решение выйти за него замуж.
Первое, что Зак сделал утром, – это сел в машину и поехал в Суонедж, один из двух близлежащих городков, где, как он полагал, должен иметься мясной магазин. Погода стояла ясная. Солнце пригревало, но свет казался не таким ярким, как еще неделю назад, словно уходящее лето истощило его, забрало все силы. Пыльные кусты дрока, росшие вдоль дороги, выглядели скорей серыми, чем зелеными. Пыль покрывала даже их шипы и скукожившиеся желтые цветочки. Суонедж протянулся вдоль песчаного пляжа и гавани. По его улицам еще бродили последние отдыхающие, но среди них уже не было детей, которые вернулись домой, чтобы пойти в школу. Без них все сияющие разноцветьем красок магазинчики, казалось, чего-то лишились. Зак отыскал тот из них, который ему требовался. Он находился на бойком месте, и запас товара в холодильной витрине быстро исчезал, оставляя после себя лишь сильный запах крови, который витал в воздухе.
– Сердце у вас какой свежести? – осведомился Зак, когда подошла его очередь.
– О, у нас все совершенно свежее, сэр, – заверил молодой человек, стоящий за прилавком.
– Нет, я хочу сказать… Уверен, что так и есть. Но мне нужно… – Он замолчал, почувствовав себя в глупом положении. – Мне требуется сердце теленка, забитого не более дня назад.
– Понятно, – улыбнулся продавец, словно хотел спросить, зачем понадобилось такая свежесть, но передумал. – Все сердца, которые мы продаем, телячьи, можете не сомневаться. Что же касается дневной свежести… Вообще-то, эта партия поступила к нам вчера утром, так что забой производился, наверное, днем раньше. Выходит, он был произведен около тридцати шести часов назад, а не в пределах двадцати четырех, как вам нужно. Однако сердца все равно совершенно свежие. Не знаю, каким образом вы смогли бы определить разницу. Можете понюхать, если хотите. – Он взял одно сердце рукой, одетой в перчатку, и пару раз встряхнул, прежде чем протянуть Заку.
