– Именно так описала все сама Верочка, – ответила Дайнека. – Но было еще кое-что. Казачков это делал не раз.
– То есть?
– Примерно в час ночи я видела, как он открыл окно и что-то хотел выбросить.
– Что именно? Разглядели?
Дайнека покачала головой, затем понизила голос:
– Хотел выбросить, а когда заметил меня, удалился.
– Да-да, Казачков говорил: в купе было душно, и он стоял у окна.
– Я хорошо видела, он открыл окно и хотел что-то выбросить, – упрямо повторила Дайнека.
– Что еще вам запомнилось?
– Круглов, пассажир из восьмого, подслушивал под дверью второго купе.
– За это в тюрьму не сажают.
– Когда он ушел, я слышала – во втором купе ссорились двое, после чего мужчина ударил женщину.
– Ничего не перепутали? Именно во втором?
– Да.
– Но во втором купе едет только один пассажир. Вернее, одна пассажирка.
– Я уверена. К тому же за день до этого слышала разговор. Мужчина требовал, чтобы женщина вернулась в купе. Обещал, что все скоро закончится. А женщина плакала и повторяла: «Чтоб вы все сдохли».
– Как в плохом детективе… – заметил следователь.
Дайнека не унималась:
– Судя по тому, что в вагоне всего три женщины-пассажирки, я сделала вывод – это та, из второго купе.
– А вот здесь промашечка получается. В третьем купе еще одна женщина едет. Просто вы не знали об этом.
– Ирина говорила, что там люди из штаба Турусова.
– Совершенно верно – люди Турусова, мужчина и женщина. Теоретически они могли ссориться в коридоре и ругаться в купе.
– Могли, – неохотно согласилась Дайнека.
Следователь рассеянно огляделся и достал из кармана пачку сигарет:
– Курите?
– Нет.
Закурив, он тут же спохватился:
– Простите…
– Курите на здоровье.
– Если бы! – он рассеянно оглядел стены купе и остановил свой взгляд на Дайнеке. – Надеюсь, вас не слишком побеспокоили при осмотре?
– Да нет, – беспечно отмахнулась она.
– Знаете, это обязательная процедура, и ей сегодня подверглись все пассажиры.
– Даже Шепетов?
– И он тоже. Еще до отъезда.
– До отъезда? – она встрепенулась. – До какого отъезда? Он уехал?
– Это мы уехали. А он остался в Омске, за ним самолет прилетел. Так что в Красноярске он будет… – Вешкин посмотрел на циферблат, – …часа через два.
– Понятно, – Дайнека почувствовала странное разочарование.
– Похоже, вы расстроены?
– Что вы! – она повернулась к столику и стала собирать фантики от конфет.
– Это все, что вы хотели сказать?
– Чуть не забыла! – Дайнека перешла на громкий шепот: – Тот, за стеной, кого убили, все время кашлял, а потом перестал.
– Откуда вы знаете, что его убили? – следователь оторопело посмотрел ей в глаза.
– Скажете – нет?
– Убили, – подтвердил Ломашкевич. – И не его одного.
– Господи, – прошептала она. – Сегодня еще кого-то замочили?
– Обоих – прошлой ночью.
– Странно…
– Что в этом странного?
– Странно то, что кашлять он перестал еще днем, в лучшем случае вечером. Но уж никак не ночью.
– Вы уверены? – недоверчиво спросил следователь.
– Вечером, – подтвердила Дайнека. – А еще часов в восемь в пятом купе открыли окно. Поезд в этот момент стоял… Ой!
– Что?
– Как я могла забыть!
– Да говорите же! – вскрикнул Ломашкевич.
– Черный Монах!
Мгновенно переменившись, следователь ехидно спросил:
– Детективы читаете?
– Ну вот! Сначала Шепетов, теперь вы! – возмутилась она.
– Значит, читаете, – прозвучало как диагноз.
– Терпеть не могу! – Дайнека мужественно стерпела напрасное обвинение и назидательно пояснила: – Черный Монах – мужчина в черной куртке, с накинутым капюшоном, которого я видела в окно в тот момент, когда поезд стоял и открылось окно в пятом купе!
Выдержав паузу, следователь задумчиво произнес:
– Тогда все действительно интересней, чем могло показаться в начале нашей беседы.
Дверь беззвучно отъехала в сторону.
– Дмитрий Петрович, мы тут нашли одну, – усатая физиономия полицейского расплылась в ехидной улыбке. – Свидетельницу из соседнего вагона. Говорит, что сосед по купе потерялся.
– Давайте ее сюда!
– Мне выйти? – Дайнека хотела встать, но следователь знаком показал ей: «сиди», и она тихонько задвинулась в угол.
Через дверь в купе влетел розовый ворох тюля. Стало тесно, и Ломашкевич занервничал.
– Я так и знала, что этот мерзавец что-нибудь натворит! – раздался визгливый голос. – Когда он исчез…
– Минуточку! – прервал следователь. – Садитесь и – все по порядку!
Женщина в пеньюаре уселась рядом с Дайнекой. Оглянувшись на девушку, закинула ногу на ногу. Тапочка, отороченная розовым пухом, оказалась в непосредственной близости от колена следователя.
Ломашкевич предусмотрительно отодвинулся:
– Если я правильно понял, вы утверждаете, что из купе исчез ваш попутчик?
– Утверждаю?! Я заявляю! Мне этот мерзавец с самого начала не понравился. Такой молодой, но такой цини-и-ичный! Что же получается, если женщина одна едет – к ней любой может пристать?!
Ломашкевич сочувственно поинтересовался:
– Он вас обидел?
– И вы еще спрашиваете!
– Когда вы обнаружили, что попутчик исчез?
– В пять утра.
– В тот момент, когда вы проснулись?
– Да я и не спала вовсе… – женщина осеклась.
– Так что же вы делали? Где были все это время?
Свидетельница неожиданно возмутилась:
– А вот это не ваше дело! Я не обязана…
– Стоп! – прервал ее следователь. – Вы сами явились сюда, чтобы сделать заявление. И вдруг – отказываетесь давать объяснения. Как это понимать?
Он зафиксировал на ней тяжелый чекистский взгляд.
Женщина страдальчески сморщила и без того узкий лоб. Казалось, она стоит перед мучительным выбором.
– Ну, так что? – спросил Ломашкевич.
