Доктор Бальфур переменил ей повязки и зафиксировал разорванную связку.
— Главное для вас — покой, — предупредил он, и она послушно покивала.
Конечно же, он понимал, что она удерет. Иначе надо было быть полным дураком, чтобы оставить ее одну в перевязочной с отдельным выходом прямо на улицу.
Когда она села в такси, все остальное пошло как по маслу: таксист отлично знал расписание поездов и предложил ей ехать в Эдинбург. Там она как раз успеет на последний поезд в направлении Лондона и доедет даже без пересадок. Время в пути составляет пять часов с небольшим, сказал таксист. Надо только запастись интересной книжкой, и все будет в порядке.
Какие там книжки с ее-то нервами! Кэтлин только рада была провести пять часов в спокойной обстановке, чтобы все хорошенько обдумать.
Полиция в любом случае узнает, что она отправилась в Лондон. Но в аэропорту они бы скорее ее отловили. Кэтлин позвонила Вэл, та, хотя и обрадовалась, ответила несколько сдержанно, но в конце концов согласилась встретить ее на вокзале Кингс-Кросс.
— То ты месяцами не даешь о себе знать, а теперь вдруг здрасьте! — отчитала Вэл подругу, заключив ее в объятия. — Плохо выглядишь, Вики. Вся бледная и потная. У тебя температура?
— Все в порядке, — тихо сказала Кэтлин.
— Упала, что ли, во время пробежки? — спросила Вэл, кивая на перевязанную руку и голову.
— Еще и связки порваны! — Кэтлин выставила вперед больную ногу. — Еле сапог натянула. А ты выглядишь хорошо. — Она ущипнула подругу за бицепс. — Сбросила вес?
— Пять кило, — кивнула Вэл. — Поль сообщил, что хочет разойтись с женой. Я сказала ему: оставь все как есть. А он — нет, хочет, чтобы мы с ним съехались. Ну, я его спрашиваю: а как же твои дети? Надеюсь, они останутся с матерью. Я-то думала, что шучу. А он знаешь, что мне сказал? Дети тебя полюбят, им гораздо лучше будет с тобой, чем у моей жены. Ты представляешь себе, какой я пережила стресс? Удержать мужика, чтобы он не разводился и не разрушал свою семью? Уф! Это стоило мне таких трудов! Сейчас Поль вошел в роль добропорядочного отца семейства и хорошего мужа, а я впервые в жизни надела тридцать восьмой размер. Но ведь ты же, наверное, приехала в Лондон не для того, чтобы обсуждать со мной мой вес. Так скажешь ты мне, наконец, что случилось?
Коротким объяснением тут было не обойтись. Кэтлин даже не знала, с чего начать. Вконец обессиленная, взволнованная встречей с подругой, Кэтлин не могла удержаться от слез и на радостях начала с того, что выплакалась на ее плече.
— Томас умер, — выговорила она наконец.
Она увидела, как вздрогнула Вэл. Но затем она еще крепче прижала к груди Кэтлин и сказала:
— По заслугам ему. Как это случилось? Он болел?
— Его убили, — хлюпая носом, сказала Кэтлин и высвободилась из объятий.
В первый миг Вэл недоверчиво на нее посмотрела, подумав, наверное, что Кэтлин шутит. Ее взгляд блуждал по спешащим мимо пассажирам, словно она ожидала встретить среди них Томаса.
— И по заслугам, — повторила Вэл.
— Они считают, что это я. — Отыскав носовой платок, Кэтлин высморкалась.
— Ты? Ерунда! Тебя же тут не было. Кстати, где ты была?
— В Шотландии.
— Ну вот! Как бы ты убила его, находясь в Шотландии!
— Он тоже был там.
На несколько секунд Вэл зажмурилась, закрыв свои небесно-голубые глаза.
— О’кей! Отправлю начальству эсэмэску, что свалилась с пищевым отравлением. Тогда у нас будет для разговоров вся ночь, а завтра целый день.
— Мне надо попасть в его квартиру, — сказала Кэтлин.
— Что? Прямо сейчас?
Кэтлин кивнула.
— Ладно. Тогда краткое резюме в такси, — решила Вэл и повела хромающую подругу к эскалатору.
— Кэтлин, — повторила Вэл как бы про себя. Кэтлин устроилась на заднем сиденье бочком, вытянув больную ногу на колени к Вэл. — Мне еще нужно привыкнуть к этому имени.
Кэтлин почему-то огорчилась, что они опоздали на метро. Только теперь она почувствовала, до чего соскучилась по Лондону. По толпам народа, ярким лампочкам, запахам. Они ехали через Мэрилебон и Ноттинг-Хилл, а Кэтлин все рассказывала и рассказывала, через Шепардс-Буш, а затем повернули на юг через Эктон
[24]
, пересекли Темзу и вышли на одной из боковых улочек. Это — из предосторожности. Сорока минут не хватило, чтобы нарисовать перед Вэл полную картину. Она все еще пестрела вопросительными знаками.
— Если ты не перестанешь морщить лоб, то к утру наживешь себе ужасные морщины, которые уже никогда не разгладятся, — предостерегла Кэтлин.
Но Вэл продолжала хмуриться:
— Если я не пойму наконец то, что ты мне тут наговорила, у меня черепушка лопнет, а тогда уже будет все равно, есть у меня морщины или нет. Как мы теперь попадем в его квартиру? У тебя есть ключи?
Кэтлин отрицательно помотала головой:
— Вернула их ему перед разводом. Зато твои при тебе.
Порывшись в сумочке Вэл, она извлекла оттуда связку ключей.
— Вот они.
— Господи, а я-то совсем и забыла! — сказала Вэл, недоверчиво разглядывая объемистую связку ключей. — Вот что получается, когда ты становишься хранительницей второго ключа для всей родни. Кто знает, в какие потаенные углы Лондона у меня еще есть доступ!
Опираясь на руку Вэл, Кэтлин с трудом доковыляла по лестнице до второго этажа. Дверь квартиры была опечатана полицией. Кэтлин разорвала наклеенную полоску и отперла дверь. Запах, которым оттуда повеяло, показался ей таким чужим, что она не решалась переступить через порог. Вэл первая протиснулась внутрь мимо нее.
— Ну что же ты? Заходи. Пока нас не увидели соседи. — Она схватила Кэтлин за руку, втянула ее в прихожую и тихонько затворила за нею дверь.
— Здесь все такое непривычное, — прошептала Кэтлин.
— Чего же ты хочешь! Ты ведь уже полгода здесь не была.
— Даже запах и тот другой.
Вэл закатила глаза:
— Нечего тут стоять и фантазировать! Скажи лучше, что мы хотим найти.
Кэтлин раскрыла одну за другой все двери: ванная комната выглядела так, словно там уже несколько месяцев не наводили чистоту. В кухне громоздились горы грязных чашек и бокалов, но не было ни одной тарелки или столового прибора, как будто Томас ни разу не ел дома. Спальня, где сейчас не было ничего из ее вещей, показалась Кэтлин холодной и запустелой. Гардероб был распахнут, и внутри зияла оставшаяся после нее пустота. Только левая сторона была заполнена костюмами Томаса, аккуратно висевшими на плечиках. С ее стороны он ничего не повесил. То же было и с кроватью: на двуспальном матрасе лежала только одна подушка и одно одеяло. Не посередке, а с левой стороны, где всегда спал он. У гостиной был нежилой вид, за исключением следов, которые остались после полицейского обыска.
