Я насторожился. Нехорошие предзнаменования в
такой день – это не пустяки. Коронация – событие исключительное, тут каждая
мелочь имеет значение. У нас среди дворцовых есть такие гадальщики, что весь
ход церемонии по часам раскладывают, чтоб определить, как будет проистекать
царствие и на каком его отрезке следует ожидать потрясений. Это, положим, суеверие,
но бывают приметы, от которых не отмахнешься. Например, в коронацию Александра
Освободителя на вечернем приеме ни с того ни с сего на столе вдруг лопнула
бутылка с шампанским – будто бомба взорвалась. Тогда, в 1856 году, бомбистов
еще и в заводе не было, поэтому никто не знал, как истолковать этакий казус.
Лишь много позже, через четверть века, прояснилось. А на прошлой коронации
государь раньше положенного возложил корону на чело, и наши зашептались, что
царствие будет недолгим. Так и вышло.
– Сначала, – оглянувшись на дверь,
стал рассказывать Сомов, – когда куафер прилаживал ее величеству корону к
прическе, от волнения слишком сильно ткнул заколкой – так что государыня
вскрикнула. До крови уколол… А потом, уже после начала шествия, у его величества
внезапно оборвалась цепь ордена Андрея Первозванного, и прямо наземь! Про
заколку только наши знают, но оказию с орденом заметили многие.
Да, нехорошо, подумал я. Однако могло быть
куда хуже. Главное – венчание на царство состоялось, все-таки доктор Линд не сорвал
этого высокоторжественного события.
– Что англичане? – неопределенно
спросил я, не зная, известно ли в Эрмитаже о дуэли.
– Лорд Бэнвилл уехал. Вчера, в полдень.
Даже на коронации не присутствовал. Оставил записку его высочеству и съехал.
Бледный весь и сердитый. То ли обижен, то ли заболел. Оставил щедрейшие
наградные всему старшему персоналу. Вам, Афанасий Степанович, золотую гинею.
– Поменяйте на рубли и от моего имени
раздайте поровну Липпсу и обоим кучерам, они хорошо поработали, – сказал
я, решив, что от этого душегуба мне наградных не нужно. – А что же мистер
Карр?
– Остался. Лорд и своего дворецкого ему
оставил – отбыл в одиночестве.
– Что мадемуазель Деклик, не скучает без
воспитанника? – с деланной небрежностью наконец подступился я к самому важному.
В коридоре послышались тихие шаги. Я обернулся
и увидел Фандорина. Он был в домашней венгерской куртке с шнурами, с сеточкой
на волосах, в войлочных туфлях. Весь гладкий, мягко ступающий, с мерцающими в
полутьме глазами – ну чисто кот.
– Ночной швейцар сказал мне, что вы
в-вернулись. А где Эндлунг? – спросил он безо всякого приветствия.
Из вопроса об Эндлунге следовало предположить,
что Павел Георгиевич рассказал Фандорину о нашей экспедиции. Несмотря на
сильнейшую неприязнь, которую вызывал у меня этот человек, мне не терпелось с
ним поговорить.
– Ступайте, Корней Селифанович, –
сказал я помощнику, и тот, умный человек, немедленно удалился. – С
господином камер-юнкером все в порядке, – коротко ответил я, и чтобы
предупредить дальнейшие неприятные расспросы, добавил. – К сожалению, мы
попусту потратили время.
– У нас тоже не всё гладко, – сказал
Фандорин, присаживаясь. – Вы ведь исчезли п-позавчера вечером, когда
Эмилия еще не вернулась. Она отлично справилась с заданием, и мы с точностью
определили тайное убежище Линда. Оказалось, что он прячет ребенка в усыпальнице
княжны Бахметьевой, это такая часовня с подземным склепом, выстроенная близ
стены Новодевичьего монастыря. Княжна покончила с собой от несчастной любви лет
сто тому назад, хоронить в монастыре ее не дали, вот безутешные родители и
возвели нечто вроде мавзолея. С тех пор род Бахметьевых пресекся, часовня
обветшала, на двери ржавый замок. Однако это одна видимость. Мадемуазель
рассказывает, что, когда ее вводили с завязанными глазами в холодное помещение,
она всякий раз слышала звук хорошо смазанных петель. Архитектурного плана
часовни раздобыть не удалось, известно лишь, что сама усыпальница находится в
п-подземелье.
Эраст Петрович стал чертить пальцем на столе:
– Вчера еще на рассвете п-приготовились.
Это [он поставил хлебницу] – монастырь. Вот – часовня [сбоку пристроил
солонку]. Вокруг пустырь, тут – пруд [он плеснул на клеенку немного чаю]. В
общем незаметно не подберешься. Расставили людей по изрядному периметру,
замаскировали. Внутрь лезть не стали.
– Почему? – спросил я.
– Дело в том, Зюкин, что вокруг
Новодевичьего монастыря еще со Смутных времен вся земля изрыта подземными
лазами. То поляки осаждали, то Лжедмитрий, то позднее стрельцы подкапывались,
чтоб царевну Софью из неволи вызволить. Я уверен, что Линд, как субъект
п-предусмотрительный и осторожный, выбрал именно это место неспроста. Там
должен быть путь отхода, это всегдашняя его тактика. Поэтому я решил
действовать по-другому.
Он сдвинул брови, вздохнул.
– Вчера передача камня была назначена на
пять часов п-пополудни, так как венчание должно было завершиться в два. Сразу
после церемонии «Орлова» вынули из скипетра…
– Дозволение на обмен получено?! –
воскликнул я. – Значит, она ошиблась, и Михаила Георгиевича всё-таки
решено спасти!
– Кто она? – сразу же вцепился
Фандорин, однако понял по моему виду, что ответа не будет, и продолжил.
– «Орлова» мне вверили с одним условием.
Я дал гарантию, что камень ни в каком случае у Линда не останется. Ни в каком
случае, – со значением повторил он.
Я кивнул:
– То есть, если придется выбирать между
жизнью его высочества и бриллиантом…
– Вот именно.
– Но как можно быть уверенным, что
«Орлов» не достанется доктору? Разве госпожа Деклик сможет ему помешать? И
потом, вы сами говорите, подземные ходы…
– Я поставил Линду условие, переданное
Эмилией еще позавчера. Поскольку речь идет не об обычной драгоценности, а о
священной реликвии, б-бриллиант не может быть доверен слабой женщине.
Гувернантку будет сопровождать хранитель. Один, без оружия, так что нападения
Линду можно не опасаться…
– Кто же этот хранитель?
– Я, – грустно молвил
Фандорин. – Хорошо было придумано, правда?
– И что же?
– Ничего не вышло. Я загримировался
старым, сутулым камер-лакеем, да, видно, недостаточно тщательно. Мы с Эмилией
больше часа простояли в Храме. К нам никто не подошел. А позавчера, когда она
была одна, никаких затруднений не возникло. Снова записка, закрытая карета в
одном из ближних п-переулков, и так далее. Вчера же мы прождали до четверти
седьмого и вернулись обратно не солоно хлебавши.
– Неужто Линд отказался от обмена? –
упавшим голосом спросил я.
