Остальная же голова дома осталась.
Не пошла голосить, испирать не стала.
Да и ладно, полуха придёт, и того хватит Большому курултаю.
А по улицам шаманы медведя водят. Медведь колокольцем звенит, танцует. Единая Хазария всех побеждает. А и какая другая победит – всё одни мурлы в курултае.
И на хазар-то не похожи: чёрные, кучерявенькие, а глаза круглые. В банях говорят: мурлам и каган не указ, и шайтан не брат. Хотя шайтан, верно, им родной папа. Да мало ли в банях сплетен.
Вернётся Саат ввечеру, упадёт в шатре худом, сном тяжёлым забудется. Утром другого дня встанет: не помнится! Ноги в кровь истёрты, а где был, куда ходил, что делал – хоть у ветра спроси!
Старухи шептали, что итильские колдуны да шаманы трудный воздух пускают, пыль сиреневую. Весь народ хазарейский собирают на клятву верности каждый год. Идут бедолаги, живые как мёртвые, и голосят, голосят всё. А после не помнят, кого и как. Но тут уже и каган вечный, и курултай при нём: клялись нам давеча, так будьте покорны, чтобы в набеги с налогами да дев на ложа, а сами в земной поклон. Потому как мы кровь от крови вашей, плоть крайняя, да всё ради вас.
И дальше хазары живут. Сами живут, как могут, по-своему. А каган с курултаем тоже. До другой весны. Оно ведь и так можно. Оно даже и хорошо так.
Лишь бы войны не было.
Вороны утра
Каждое утро, часов около восьми с половиной, я выхожу в мир. Дверь подъезда с поршневым доводчиком медленно закрывается за моей спиной. Первое, что я слышу, это карканье ворон. Вороны живут тут повсюду, живут круглый год. Гнёзда из чёрных веток собирают на вершинах деревьев, растущих во дворе. Содержание получают от человека посредством мусорных контейнеров.
Я иногда думаю: почему приспособились жить с человеком только существа уродливые, мерзкие и противные? Вороны, крысы, тараканы всегда сопровождают человека в его странствии по времени, устраивают свои жилища неподалёку от человеческих или в них самих непосредственно. И что-то не видно в городах гордых орлов, благородных оленей, роскошных бабочек, даже бобров нет. Может, по замыслу Создателя, эти твари оттеняют эстетическое совершенство человека?
Или чувствуют в нём родственное себе мерзкое существо?
Итак, утром громко каркают вороны. Главное – с какой стороны. Если с правой, то ничего особенного. Но если ворона прокаркает три раза с левой стороны – жди беды. Это древняя хазарская примета.
Ещё одна примета связана с прибывающей луной. Увидеть месяц справа – к удаче. Слева – к несчастью.
Если приметы и сулят недоброе, всё же есть проверенный способ уберечься от беды. Надо сразу плюнуть три раза через левое плечо. Все знают, что за левым плечом человека ходит чёрт, а за правым – ангел. Так вот, надо плюнуть три раза в самую харю чёрту, чтобы расстроить его козни. Потом надо обернуться вокруг себя слева направо четыре раза, чтобы у чёрта голова закружилась, а ангел надавал ему пинков под хвост. И в конце нужно снять с себя верхнюю одежду, вывернуть её наизнанку и так надеть снова. Это окончательно собьёт демона с толку. И можно уже не бояться его происков!
Всему этому меня научила моя хазарская бабушка. А ещё научила заговаривать на сухую ветку, снимать порчу водой, рисовать знаки от перевертышей, различать мёртвого живого среди живых живых, и живого мёртвого среди мёртвых мёртвых.
Только я уже всё подзабыл с той далёкой поры, когда я, тогда ещё школьник, летние каникулы проводил на далёком хуторе у широкой мутной реки, вместе со своей мудрой и сказочной бабушкой. Это было так давно, что порою мне кажется – в прошлой жизни. Или не со мной.
Прошлое, всё, что было, сгорело давно.
Оно было не с нами, мы просто видели это в кино.
Это строчка из песни да с одного из тех самых трёх магнитоальбомов.
Просто сейчас у меня совершенно другая жизнь.
Гегемон
Поздоровавшись с воронами и, если надо, наплевав в морду бесовскому отродью, я иду к стоянке у торгового центра. Подойдя к своей серенькой коробочке, достаю из кармана брелок и пикаю. Щёлкают передние замки, я открываю водительскую дверь и забираюсь внутрь.
Это «РеноЛоган» 2006 года, автомобиль очень-эконом-класса, спроектированный для турецкого рынка и собранный чуть ли не в Молдавии. Куплен в кредит на три года, под безумный банковский процент. С цветом, конечно, пришлось помучиться. Когда банк дал согласие на кредит, в автосалоне был слишком большой выбор цветов. Можно было взять серый автомобиль. Или серый. А ещё можно было взять серый автомобиль. Я долго думал и решил всё же взять серый, так сильно мне этот цвет понравился!
На этом можно было бы и остановиться. В наше время социальный статус человека, его идентичность и принадлежность, всё, чего он смог (или не смог) в жизни добиться, определяется легко и сразу – по марке автомобиля, на котором он ездит.
В одной из прошлых жизней, году в девяносто пятом, тёплой летней ночью я шёл по Дворцовой набережной мимо Адмиралтейства, держа в своей ладони ладонь прелестной высокой брюнетки, и с убеждённостью говорил: «Кэтти, если бы сегодня, здесь, сейчас, мне навстречу вышел дьявол и показал мне моё будущее, и если бы я увидел, что стану обычным человеком, одним из миллионов, буду каждый день ездить на работу, вечером смотреть телевизор, а в выходные бродить по магазинам, и всё, всё, вот если бы дьявол при этом подал мне револьвер – я застрелился бы, сразу, не колеблясь ни единой секунды!»
За два последующих года Кэтти устала от моих исчезновений на недели и месяцы и звонков «привет-что-делаешь-сегодня-вечером» как ни в чём не бывало после камбэка из периодически засасывавшей меня чёрной дыры. Кэтти вышла замуж за хорошего человека. Кэтти служит в звании старшего советника юстиции, помощником прокурора. Может, уже и прокурором.
А я сажусь во франко-турецкий автомобиль и думаю, что это было большой подлостью со стороны дьявола – не встретиться мне тогда с фильмом о моём будущем и заряженным револьвером в когтистой руке. Чего ещё, кроме подлости, ждать от исчадия ада? Теперь он может злорадствовать, глядя на то, как я стал тем, кем клялся не стать, предпочитая быть мёртвым. Впрочем, если вспомнить, что я дважды отверг предложенную им сделку, дававшую мне шанс стать кем-то другим, злорадство – единственное, чем ему приходится утешаться.
Да, пометавшись по свету от Белого моря до Индийского океана и обратно, примерив монашескую рясу и рваные джинсы, потискав в ладонях деревянные чётки и рукоять пистолета Макарова, пробаламутив в броуновском движении своей непонятной судьбы лучшие и определяющие годы жизни, я выпал в осадок обыкновенным офисным служащим, дешёвым белым воротничком, вольнонаёмным батраком в повседневной костюмной паре, с галстуком-поводком на располневшей шее, под двоящимся подбородком.
Я влился в класс, лишённый даже классового самосознания. Стал тем, кого уничижительно называют lower middle
[4]
, считают эталоном дурного вкуса и жизненной неудачи, кому не завидуют даже синие воротнички – они нас просто ненавидят за то, что мы сидим в тёплых и сухих офисах, пока рабочие по уши в дерьме и машинном масле возятся с механизмами, но не завидуют, так как сами порой зарабатывают больше нашего брата, над кем просто смеются и кого презирают успешные, upper middle
[5]
, что до high class society
[6]
, мы для него вообще не существуем, разве что как убогие лохи за рулём рухляди, загромождающей дороги и мешающей проехать их лимузинам и спорткарам.
