- Аид Александрович, это Вас! - крикнула она из прихожей, выбежав на телефонный звонок.
Разговор по телефону был коротким и каким-то… надломившим Аида.
- Я в институт, Вы со мной? - бросил он Рекрутову из прихожей.
- Конечно! - Рекрутов выскочил из-за стола с пирогом в руке.
- Куда? - обалдела Вера Николаевна, замершая на пороге кухни со свежим чаем на подносике.
- Назад, - ответил Аид наполовину уже с лестничной клетки.
- Боже мой, Эвридика!.. - полетело им вслед.
Глава ВОСЬМАЯ
Остановись, МГНОВЕНЬЕ!
Спустя несколько минут после того, как Аид Александрович и Рекрутов закончили рабочий день и, заглянув в палату Эвридики, вышли на воздух, Серафима Ивановна (она же нянька Персефона), скушавши гранат, задремала на стульчике около эвридикиной постели. Дремать она могла совершенно безбоязненно, потому что сиделкой прослужила сорок лет. Кажется, это вообще была единственная сиделка не только на отделение, но и на весь институт: считаясь с авторитетом Аида Александровича, для него (и только для него!) сохраняли в советском медицинском учреждении данную символическую штатную единицу… Так вот, сиделка с таким стажем могла не беспокоиться уже, что не проснется, когда нужно будет проснуться. Нянька Персефона и не беспокоилась.
Но, как выяснилось, немножко побеспокоиться все же следовало. Нет, ничего особенно страшного не произошло: просто на одну минуту - всего-то лишь на одну минуту! - в палату, вверенную ее попечению, проникло постороннее-лицо. На постороннем-этом-лице был белый халат, и двигалось оно со всевозможной осторожностью. Оно подошло к постели беспамятной Эвридики, наклонилось к ней и поцеловало - причем в самые что ни на есть уста! Эвридика открыла глаза: Петр стоял перед ней.
- Орфей, - шепотом сказала она и шепотом же добавила: - Я тебя люблю.
- Это я тебя люблю, - поправил Орфей, приложил палец к губам и на цыпочках отправился к двери. У двери он, конечно же, обернулся: так всегда поступают Орфеи. Нянька Персефона вздрогнула.
- Да, милая, да? - она поняла, что проснулась поздно.
- Бабуленька, дорогая, у меня к Вам огромная просьба! - Эвридика села на постели.
Нянька Персефона настолько опешила, что засомневалась, проснулась ли она вообще.
- Вы не могли бы позвонить одному человеку? Мне очень нужно!
"Бредит", - успокоилась нянька Персефона и улыбнулась бывшей у нее просветленной улыбкой.
- А чего же не позвонить-то? Позвоню… По какому только телефону, не знаю.
Эвридика наизусть сказала телефон: почти одни восьмерки.
- А Вы не запишете, бабуленька?
- Да я и так не забуду. - С железной, надо отметить, уверенностью. - Сказать-то что?
- Сказать? Сказать вот что… Только, бабуленька, если ответит мужчина! Если женщина, то ничего не говорите, не говорите даже от кого…
- И-и, милая! - покачала головой нянька Персефона.
- Значит, так. Скажите ему, что я прошу все отменить. Пусть все отменит.
- А чего отменить? - нянька Персефона успокоилась полностью и окончательно.
- Все. Просто все, он поймет.
- Он-то, может, и поймет, да я ничего не понимаю… - Нянька Персефона развела руками.
- Вам, бабуленька, ничего и не надо понимать! Вы только позвоните ему и скажите то, о чем я прошу!
- Зовут как его?
- Не знаю я, - устало проговорила Эвридика и откинулась на подушку. Через минуту подняла голову: нянька Персефона не двигалась.
- Ну что же Вы, бабуленька?
- Успокойся, успокойся, милая моя, все ж хорошо, - заувещевала нянька Персефона, улыбаясь что есть мочи.
- Да ничего нет хорошего! - Эвридика начинала раздражаться. - Вы не пойдете звонить?
- Зачем? Незачем нам звонить, милая, зачем нам звонить…
- Затем, - почти плакала уже Эвридика, - что жизнь моя в опасности, понимаете Вы?
- Нету никакой опасности, детонька, нету никакой, яхонтовая!
- О, господи! - застонала Эвридика: экая фальшивая бабка! - Я тогда сейчас сама встану и пойду звонить, Вы слышите меня? - И она приподнялась на локте.
- А вот этого нельзя, - ласково сказала нянька, - не то я персонал позову. Ты лучше мне скажи по-простому, чего говорить, я и передам.
- Да ведь я уже сказала! Надо попросить его все отменить и… ну хорошо; передайте, что я больше не хочу умирать, а если уже поздно, пусть… пусть придумает сам, пусть раскрутит все обратно!
- Передам, - засуетилась нянька Персефона, - сейчас же и передам. А ты лежи, детонька, лежи, яхонтовая… - Она бочком пошла из палаты.
- Телефон! - крикнула вслед Эвридика. - Телефон Вы ведь забыли уже!
- Помню, милая, - вернулась нянька Персефона, - как тут забудешь, когда восьмерки одни!
Эвридика опять откинулась на подушку. Дело было сделано. Ужасно захотелось спать, но спать нельзя, надо терпеть и ждать. Нянька Персефона вернулась минуты через три, позвонив Аиду Александровичу.
- Ну что, бабуленька?
- Все отменит. Все как есть отменит, голубонька моя!
- Он так и сказал?
- Так прямо и сказал - слово в слово: все, дескать, отменю, пусть не волнуется, лежит себе спокойно и выздоравливает… а я, говорит, ее скоро навещу.
- Навестит? - подпрыгнула Эвридика.
Нянька Персефона закивала, глядя в глаза Эвридике: уникально просто фальшивая бабка!
- А голос у него какой был?
- Да какому ж ему быть? Мужской и был голос: мужской он и есть мужской…
- Низкий или… или высокий? - все свои силы вложила Эвридика в последнее слово - и попалась бабка!
- Высокий… Высо-о-кий такой, нежный, что у барышни.
- Вы не звонили! - крикнула Эвридика и вскочила с постели. Бабка заверещала, кнопки занажимала, руками замахала. Эвридика оттолкнула ее: - Пустите меня! Вы недобрый человек, Вы… Вы бабка! Я же просила Вас… - она боролась с нянькой Персефоной, оказавшейся сильной, как мужик. - Я просила, от этого, может быть, жизнь моя зависит, пустите!
Она медленно приближалась к двери, распахнула ее - кольцо… Кольцо сестер, злых, как продавщицы, кассирши, официантки, - с дежурной врачихой, вроде, во главе! И тут Эвридика вспомнила, что именно с этой сферой - сферой обслуживания - у нее никогда не получалось нормальных отношений.
- Мне надо позвонить, - спокойно сказала она. - А товарищ сиделка меня не пускает и сама не звонит. - Внезапно у Эвридики сильно закружилась голова - и ужасная, ужасная слабость потянула ее сесть… нет, лечь и умереть - прямо здесь, не сходя с места.
