Что наболело? – Живот.
У кого наболело? – У сэра Аткинсона.
Где в данный момент находится тот, у кого наболело? – В Гренландии.
Как тот, у кого наболело, сам объясняет то, что наболело? – Рыба (как блюдо) достала.
Объективно: Здоров и может продолжать построение Правильной Окружности из спичек.
Рекомендовано: Не ныть.
Или:
Что наболело? – «Да ничего не наболело, пес ты шелудивый! Деньги кончились – вот что наболело!»
У кого наболело? – У Трухи.
Где в данный момент находится тот, у кого наболело? – В Малайзии.
Как тот, у кого наболело, сам объясняет то, что наболело? – Окружность – лажа, истина в вине.
Объективно: Дурак и хам.
Рекомендовано: Передать дела срочно командируемому в Малайзию Павлову (Россия).
Или, наконец:
Что наболело? – Душа.
У кого наболело? У Памеллы.
Где в данный момент находится тот, у кого наболело? – Дома в Ирландии.
Как тот, у кого наболело, сам объясняет то, что наболело? – Не в Окружности счастье – счастье в семье.
Объективно: Приступ тоски по семье на фоне ностальгии.
Рекомендовано: Немедленно вернуться в Судан – вместе с семьей и Ирландией.
В таблице насчитывалось уже несколько тысяч случаев… Сын Бернар выглядел усталым как собака. Поэтому в Городе Мертвых прочно закрепилась за ним кличка «Собака, усталая как собака, ха-ха» («ха-ха» тоже входило в кличку).
С момента отъезда Редингота Сын Бернар не спал вообще ни разу – ни минуты. Судьба Окружности беспокоила его страшно. Он не обладал рединготовским масштабом сознания, чтобы держать в голове предприятие в целом, – потому-то и казалось ему, что спичечное сооружение выскальзывает из массивных его лап и что вообще все как-то расползается в разные стороны, становясь и необозримым, и неподконтрольным…
Обращаясь к мертвому Льву, Сын Бернар все чаще спрашивал:
– А от Марты с Рединготом ничего так и нет? Ни словечка? Или вот хоть от Ближнего, от Кузькиной матери, на худой конец?
– Нет-нет! – быстро отвечал мертвый Лев, попивая кровь.
– И где Вы только кровь-то свежую все время берете? – удивлялся Сын Бернар.
– Да это все одна и та же, – непонятно отвечал мертвый Лев.
У Сын Бернара не было ни сил, ни времени вдумываться в этот странный ответ, да и не додумался бы он никогда, что ходоки, несмотря на его запрет, все еще продолжали ежедневно прибывать в штаб со всего света, но были тут же убиваемы мертвым Львом, даже не выслушивавшим их мыслей и чаяний.
За этим занятием и застал его Ближний, добравшийся наконец до Змбрафля. Осторожно положив тюк с Кузькиной матерью на пол, Ближний обратился к убийце:
– Это что же Вы такое делаете, господин хороший?
Вытирая окровавленные руки об стену отстойника, постепенно начинавшую напоминать картину Анри Матисса «Танец», мертвый Лев с улыбкой спросил:
– А что?
– Как «что»? – опешил Ближний. – Вы же только что живого человека зарезали!
– И вовсе не зарезал… – Мертвый Лев обиделся. – Вовсе не зарезал, а прирезал!
– Зачем это уточнение? – голос Ближнего звучал устало.
Вместо того, чтобы отвечать, мертвый Лев обратил внимание Ближнего на то, что человек не умер, но находится при смерти:
– У за резанных срок хранения короче, чем у при резанных: кровь последних дольше остается теплой… А я гостей жду. Не потчевать же их несвежим!
– Да Вы циник! – осенило Ближнего, и он наотмашь ударил мертвого Льва по роже.
В прихожей послышались голоса. Человек пять мертвецов спешили на званый ужин.
– Пахнет вкусно! – издалека похвалили мертвецы и вошли.
Мертвый Лев гладил молниеносно опухшую рожу небольшим утюгом. Почуяв недоброе, мертвецы остановились: взгляды их обратились к Ближнему.
– Вот этот, – утюгом указал на него же мертвый Лев, – ударил меня по роже. И всего-навсего за то, что я к вашему приходу готовился.
– Это правда? – строго спросили мертвецы.
– Увы, – сказал Ближний. – Сейчас я и вам рожи бить буду.
– Да ты что, не мертвец, что ли? – удивились мертвецы.
– Мертвец, конечно, – сказал Ближний, – но не до такой же степени!
– А до какой? – Мертвецы выглядели заинтересованными.
– До умеренной, – отчитался Ближний. – Я сохраняю человеческий облик.
– Зачем? – спросили мертвецы, человеческий облик давно утратившие.
– Посмотрите друг на друга, – предложил Ближний, – и сами все поймете.
Мертвецы так и сделали. Увидев друг друга, они чуть не потеряли рассудок от ужаса и отвращения к себе.
– Господи! – закричали они. – Как низко мы пали…
Тут они начали рвать на себе волосы – и, быстро управившись, обратились к мертвому Льву:
– А ты почему весь в волосах?
– Он чудовище, – к одному месту сказал Ближний. – Он только что человека прирезал!
– Не может быть! – не поверили лысые мертвецы.
Ближний молча указал на истекающую кровью жертву. Лысые мертвецы обомлели.
– Я же для чего… – пролепетал мертвый Лев, – мы ведь кровь обычно пили!
Лысые мертвецы задумались, а потом процитировали Грибоедова: «Свежо предание, а верится с трудом!» – отведя от себя таким необычным образом все подозрения.
Тогда Ближний связал мертвого Льва веревкой, которую дали ему лысые единомышленники, и засунул его в тюк к истосковавшейся по сердечному разговору Кузькиной матери. А сам – в сопровождении тех же единомышленников – отправился к Сын Бернару.
Сын Бернар, сосредоточенный на судьбах мира, не обратил на гостей никакого внимания.
– Здравствуйте, – сказал Ближний, подозрительно взмокнув: при виде Сын Бернара его захлестнула теплая волна чувств.
Сын Бернар хотел было радушно ответить на приветствие, но там, откуда оно раздалось, никого уже не стояло: тою же теплой волной чувств Ближнего унесло прямо в открытое взорам всех присутствующих море…
– Где тот, кто со мной поздоровался? – без интереса спросил Сын Бернар группу жавшихся в стороне лысых.
– Его унесло волной, – печально ответили они.
– Хорошо бы и вас унесло, – мечтательно и честно сказал Сын Бернар.
– Нас не унесет, – разочаровали его лысые, – потому что мы никаких чувств к тебе не испытываем. А он… тот, которого унесло, испытывал чувство любви.
