– Замолчите, – сказал Хухры-Мухры, начиная опускать ледоруб на свою голову. – Если он врет, то откуда Вы вообще знаете про половые органы? Я в Вашем присутствии ни разу их даже не коснулся!
– Да как же мне про них не знать-то… – растерялась голая Баба с большой буквы. – Взгляните хоть на него! – Она простерла руку в направлении голого Случайного Охотника. – Что у него, по-вашему,
во-о-он там?
Продолжая опускать ледоруб, Хухры-Мухры горько рассмеялся.
– Что бы у него там ни было, Вас это не касается… И вообще – хватит разговоров. После того, как с Ваших поганых уст слетели «половые органы», Вы мне больше никто. Даже тот, прежний… – Хухры-Мухры с презрением взглянул на дрожащего, как щенок, Случайного Охотника (над участком ледяной пустыни, где тот находился, в данный момент наблюдались ветра). – Даже тот, прежний, мне более сын, чем Вы дочь.
– Отец!.. – замерзшими губами благодарно прошептал Случайный Охотник и, подползая к Хухры-Мухры, в точности воспроизвел композицию давно уже навязшей в зубах картины Рембрандта.
– Красиво… – сказал Карл Иванович, внутренний эмигрант, оторвавшись от шитья. – Так бы и запечатлел!
– Запечатлел уже один! – издевательски воскликнула голая Баба с большой буквы, а потом бросила как бы невзначай, теперь уже в сторону Хухры-Мухры: – Так вот, у того, кто стоит перед Вами на коленях, тоже имеются половые органы.
– Я про них ничего не знаю! – обалдел Случайный Охотник и растерянно спросил: – Где они расположены?
Голая Баба с большой буквы подошла к Случайному Охотнику и небрежным кивком показала местонахождение половых органов на его тел Тот взглянул и пришел в ужас. Потом, виновато посмотрев на отца, пролепетал:
– Я думал, что это… что это просто так, для красоты.
– Вы противоречите сами себе, – уличил его Карл Иванович, внутренний эмигрант. – На прошлой странице Вы признались, что у Вас была половая жизнь, которую даже как-то звали… Умная Эльза, вот как ее звали! Осуществлять же половую жизнь без знания того, где у тебя расположены половые органы, невозможно… или, во всяком случае, рискованно. У Вас, кстати, и дети были, как Вы сами сказали. А что такое дети, если задуматься? Дети суть доказательства наличия половых органов.
Хухры-Мухры, с волнением выслушав Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, брезгливо оттолкнул от себя Случайного Охотника и сел на снег.
– Все лгут… – сказал он, глядя прямо перед собой. – Все притворяются. Выдают себя за произведения искусств, а у самих – половые органы!
– Я не знал, не знал, что это – они! – вскричал Случайный Охотник и заметался по льдам. Наконец, победив себя (и чуть было не убив после победы), он мужественно признался: – Когда этот вот, – все поняли, что в виду имелся Карл Иванович, внутренний эмигрант, – начал рассказывать про свою половую жизнь, мне стало завидно… потому я и сказал, что у меня тоже была половая жизнь и дети…
– По-моему, Вы начинаете запутываться, – сказал Карл Иванович, внутренний эмигрант.
– Отню-ю-юдь! – протянул Случайный Охотник. – Да, у меня была половая жизнь, но – во сне.
– А как насчет половых органов? – прыснула голая Баба с большой буквы. – Они-то у Вас, дорогой Вы мой, более чем наяву!
– Ну уж и не «более»! – возмутился Случайный Охотник. – Они у меня такие же, как наяву. Но ничуть не «более»… по-моему. А? – И он вопросительно посмотрел на Хухры-Мухры.
Не поднимая взгляда, но шестым чувством (чувством художника) угадав, что Случайный Охотник обращается к нему, эскимос-ваятель строго определился:
– Если Вы действительно являетесь моим произведением, пусть и не лучшим, у Вас вообще не должно быть половых органов. Никаких.
– А вдруг, – ухватился за последнюю возможность Случайный Охотник, – у меня их и не было… прежде? Может быть, они только недавно выросли? Под влиянием, так сказать, обстоятельств…
– Половых органов не было, а половая жизнь и дети были!.. Здорово. – Так подытожила голая Баба с большой буквы и обобщила: – Все вы, мужики, одинаковые. Сначала предъявляете свои половые органы, а потом говорите, что у вас их не было.
– До чего ж отвратительно слушать Ваши обобщения! – Хухры-Мухры, забыв, что все еще опускает на свою голову ледоруб, сжал виски руками. – Вы рассуждаете так, как будто Вас ремесленник изваивал… Впрочем, он-то Вас и изваивал. А я… я спал и видел сон!
Карл Иванович, внутренний эмигрант, щеголяя в медвежьей шапке и медвежьих же унтах, заметил в снежное пространство:
– Я как погляжу, тут все только и делают, что спят и видят сны!.. Причем сны имеют кошмарное продолжение в действительности – то в виде детей, то в виде произведений искусства… Минутку, а где же у нас этот… который руководитель-то наш?
Все принялись вертеть головами в разные стороны – Деткин-Вклеткина нигде не было видно…
А, читатель? Каково?
Пока ты, дорогой мой, со свойственной тебе от природы порочностью предавался созерцанию чужих половых органов, главный герой романа, а именно Деткин-Вклеткин, исчез из поля твоего близорукого зрения! Тот самый Деткин-Вклеткин, за которым ты, дорогой мой, фактически только и должен следить, поскольку это он, Деткин-Вклеткин, двигает фабулу вперед. В то время как остальные герои (с позволения сказать!) только присутствуют, будучи персонажами второго плана. Что ты теперь скажешь, читатель? Где найдешь ты милого своего Деткин-Вклеткина? Тут тебе, видишь ли, Северный Ледовитый океан: если потеряешь что, так потом ищи-свищи!..
«Ищи-свищи» хорошее выражение, потому-то, почувствовав себя брошенными, герои второго плана засвистели просто как сумасшедшие. Лучше всех это получалось у Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, потому что губы его были устроены особым образом: они напоминали нераскрывшийся бутон. Бутоном этим он и свистел чрезвычайно искусно – так что другие даже прекратили свистеть и целиком положились (практически завалились) на Карла Ивановича, внутреннего эмигранта. Не скрывая восхищения, голая Баба с большой буквы даже произнесла негромко:
– Как знать, может, я и правда когда-то была с ним близка…
Хухры-Мухры тяжело вздохнул, но не нашел, что сказать.
– Помочь Вам найти? – услужливо предложил Случайный Охотник.
– Помогите… – слабым голосом попросил Хухры-Мухры.
– Вот… скажите, например: «Неплохая погодка!»
Хухры-Мухры послал ему взгляд пациента, умирающего на руках молодого врача, и повторил с видимым отвращением:
– Неплохая погодка…
Случайный Охотник закивал головой с такой скоростью, что сидевшие на ней в данный момент птицы вынуждены были перелететь на голову голой Бабы с большой буквы.
– Эти птицы, – сказала она опытным голосом, – всегда садятся на памятники. И гадят.
– Последнее могли бы опустить, – брезгливо поморщившись, заметил Случайный Охотник и протер загаженную голову и плечи лосьоном для ненормальной какой-то кожи. Флакон с лосьоном он всегда носил в левой руке.
