– А я тоже люблю кого-нибудь больше жизни? Или просто очень сильно?
Сын Бернар завел глаза к потолку, вдоль которого спокойно пролетала душа Ближнего.
– Затрудняюсь сказать, – произнес он наконец. – Я ведь про Вас почти ничего не знаю.
– Не знаете, а так сильно меня любите! – поставил ему на вид Редингот.
– Для того чтобы сильно любить кого-нибудь, совсем необязательно про него что-то знать. Лучше даже наоборот, – тяжело вздохнул Сын Бернар. – Но, может быть, Вы любите Марту.
– Марта мне как дочь, – сказал Редингот. – Естественно, я люблю Марту. Но она существо несчастное, ибо тоже больше жизни… – тут Редингот покосился на мертвого Ближнего, – …или, во всяком случае, очень сильно – любит.
– Кого? – спросил Сын Бернар.
– Не знаю. И она не знает. Знает только, что он сидел на брегах Невы.
– Сидел? – обомлел Сын Бернар. – За что?
– Она не сказала. Просто сказала: «Кто-то сидел на брегах Невы» – причем на левом и правом одновременно.
– Два раза сидел? – совсем уже просто потерял лицо Сын Бернар.
– Получается, что так…
И они оба надолго замолчали. Наконец Редингот сказал:
– Я вспомнил. Я люблю ласточку. Стыдно, что я это чуть не забыл.
– Стыдно, – отозвался Сын Бернар. – Я вот никогда не забывал, что я люблю Вас.
– Я люблю ласточку больше жизни, – раздумчиво произнес Редингот, никак не поощрив Сын Бернара – Значит ли это, что я должен застрелиться?
– Не значит, – сразу сказал Сын Бернар. – Так делают только в этом городе, а Вы не из этого города. Из какого Вы, кстати, города?
– А вот этого я не помню! – с каким-то даже злорадством ответил Редингот.
– Между прочим, я к Вам по делу, – неожиданно сообщил Сын Бернар.
Редингот покачал умной головой:
– Где Вы раньше-то были?
– Здесь и был… – растерялся Сын Бернар. – Вы что же… не видели меня?
– Я видел тебя, – сказал вдруг недавно застрелившийся Ближний, откидывая кровать и подходя к Сын Бернару.
– Да Вы, никак, опять живете? Вы ведь любили меня больше жизни! – упрекнул Ближнего Редингот.
– Так это больше то-о-ой жизни! Которая миновала. – Ближний сел к тумбочке и съел стоявший на ней рыбный суп.
– Можно я перейду непосредственно к делу? – напомнил о себе Сын Бернар: он терпеть не мог ничего противоестественного. И, не дожидаясь разрешения, перешел куда просился, рассказав Рединготу все о положении дел на местах. Редингот реагировал быстро.
– Где мое пальто? – спросил он.
– Боюсь, уже в музее, – всхлипнул Сын Бернар, больше Редингота потрясенный собственным рассказом о положении дел на местах.
– Стало быть, с музея и начнем!
И Сын Бернар с Ближним под предводительством Редингота отправились в городской музей. У выхода из госпиталя их встретила толпа мертвых, как здесь было принято, людей. Увидев, что Редингот зашит на диво профессионально, толпа возликовала… и сказала «sehr gut», чтобы ритмически красиво закончить это предложение. Растолкав толпу чужими руками, все три персонажа отправились знакомой дорогой: здесь каждый камень знал Редингота и вежливо приветствовал его коротким «здравствуй». Редингот рассеянно кивал, стараясь не забыть о конечной цели движения.
У входа в музей стояла окаменевшая от горя белая голубица из хлеба: она была колоссальных размеров. Редингот вздрогнул, что-то вспомнив, но, отогнав от себя воспоминание энергичным «кыш!», бросился в музей. Сотрудники музея давно умерли и реагировали на посетителей очень слабо, так что Рединготу без труда удалось со страшным шумом раскурочить витрину, выхватить оттуда пальто и надеть его на себя.
– Прямо на Вас сшито! – удивились вялые сотрудники музея, в то время как Редингот, не обращая на них внимания, огляделся и сказал:
– Здесь светло и просторно. Здесь будет штаб.
– Ура! – закричали сотрудники музея: они давно уже ненавидели свою работу и мечтали, чтобы музей кто-нибудь обворовал. – Вы еще в угол той же самой витрины загляните, ребята! – посоветовали они напоследок, прыская в кулаки, и разбежались по домам.
В углу раскуроченной витрины Редингот обнаружил связанную по рукам и ногам женщину, еще недавно стрелявшую в него. Женщина спала в неудобной позе неправильно лежащего зародыша. На шее у нее висела табличка «Женщина-враг. Она стреляла в Редингота». Сон женщины-врага был чуток, как сон боязливой лесной лани. От пристального взгляда Редингота она проснулась и, выплюнув уже несвежий кляп, зевнула.
– Они глумились над Вами? – с болью спросил Редингот женщину-врага.
– Мне связали руки-ноги и пустили по дороге! – с дерзкой усмешкой ответила та, воспользовавшись сокровищами народной поэзии.
Смелый ответ женщины-врага понравился Рединготу.
– Сказано вовремя и к месту, – усмехнулся он. Потом добавил с нарочитой серьезностью: – К одному месту! – тем самым доказав, что и у него с языковым чутьем все в порядке. Крепко задумался и снова спросил:
– Чье задание Вы выполняли?
– Вот прекрасно и точно сформулированный вопрос! – Женщина-враг строго оглядела присутствующих, словно они на протяжении всей ее жизни задавали ей одни только плохо и приблизительно сформулированные вопросы. – А то на улице меня прямо измучили дурацкими своими формулировками: зачем, дескать, Вы стреляли да зачем!.. Откуда ж мне это знать-то? Да еще дурочкой называли, козлы!
– Хорошо понимаю Ваш гнев и, может быть, даже разделяю его, – спокойно, как полковник в отставке, сказал Редингот. – И все же: чье задание Вы выполняли?
– Если разгадаете три моих загадки, скажу! – поставила условие женщина-враг, словно женщина-сфинкс.
Сын Бернар и Ближний посмотрели на тут же воплотившего в себе мудрость веков Редингота и понимающе переглянулись: нашла, дескать, кому загадки загадывать!.. Между тем женщина-враг продолжала в свойственной ей манере
– Кто родился в Проснице, а сам во Фрайбург просится?
(Сын Бернар и Ближний расхохотались в открытую: ответ знали даже они.)
– Трудную загадку задали Вы мне, – поддерживая предлагаемую стилистику, отвечал Редингот и по щиколотку в землю ушел, продавив для этого музейный паркет ручной работы. – Только все равно я ее разгадаю. Кто родился в Проснице, а сам во Фрайбург просится? Да это же Эдмунд Гуссерль, великий немецкий философ, основатель феноменологии!
На минутку закручинилась женщина-враг, но делать нечего – задает она Рединготу вторую загадку:
– Что такое: и чудовище морское, и судилище людское?
В обращенных друг к другу взглядах Сын Бернара и Ближнего мелькнула легкая растерянность: они знали ответ, но немного сомневались в его правильности – и потому с некоторой тревогой взглянули на Редингота. Редингот стоял спокойно – на устах его играла в лапту улыбка, хотя ушел он в землю уже по колено.
