Редингот бросился было вслед, но передумал и произнес в никуда:
– Карл Иванович и так давно мертвый, ничего ему не доспеется!
Между тем Комаров-с-ударением-на-втором-слоге уже нашел Карла Ивановича – причем нашел отдыхавшим от трудов праведных в теплых объятиях Бабы с большой буквы. Приказав невесть откуда взявшимся добрым молодцам со зверскими харями вырвать Карла Ивановича из соответствующих объятий, Комаров-с-ударением-на-втором-слоге удалился на диванчик в гостиной и закурил. Карла Ивановича доставили мгновенно.
– Комаров. С ударением на втором слоге, – отрекомендовался гость, пуская струю дыма, куда пришлось (пришлось – в сторону Карла Ивановича, внутреннего эмигранта).
– Как же, как же! – заюлил внутренний тот. – Наслышаны-с…
– Кончайте его, – обратился Комаров-с-ударением-на-втором-слоге к добрым молодцам со зверскими харями.
– Минуточку, – попридержал их Карл Иванович, внутренний эмигрант. – Я уже конченый.
Добрые молодцы со зверскими харями остановились на пути к жертве.
– Но это еще не всё, – с улыбочкой продолжал Карл Иванович, внутренний эмигрант. – Мне, хоть и конченому, кое-кем тут уготовано совсем другое будущее на сих нетленных страницах… не ахти, правда, какое будущее. Только я с Вашей помощью, – тут Карл Иванович, внутренний эмигрант, проникновенно посмотрел на гостя, – и этого будущего, пожалуй, избегну. Вообще говоря, было в высшей степени неосторожно заранее ставить меня в известность о печальном моем конце – с валдайским колокольчиком в брюхе!
Во мгновение ока гостиная наполнилась живыми трупами. Добрые молодцы со зверскими харями отступили к стене и вжались в нее – так, что только носы наружу торчали. Комаров-с-ударением-на-втором-слоге не шелохнулся: он умел красиво побеждать, но умел и красиво проигрывать.
– Кровь сосать из себя, живого, не дам, – предупредил он и, вынув из кармана пистолет, изящным жестом приставил дуло к виску.
– Что ж Вы спешите-то так все время… – поморщился Карл Иванович, внутренний эмигрант. – Кровь из Вас сосать никто не собирался – как будто ее больше сосать не из кого! А жизнь Вам прерывать незачем: мне ведь совершенно все равно, с живым с Вами беседовать или с мертвым. Впрочем, мертвый-то Вы, может, посговорчивей будете!
Комаров-с-ударением-на-втором-слоге изящным жестом опустил пистолет в карман: он умел красиво умирать, но умел и красиво передумывать.
– Про какое это такое будущее Вы тут говорите? – полюбопытствовал он.
Карл Иванович, внутренний эмигрант, отнял у Комарова-с-ударением-на-втором-слоге сигарету и затушил ее о лацкан его дорогого и близкого пиджака.
– Про то, до которого рукой подать! Шаман Перестройки уже в пути и собирается взять власть в свои руки. Но мне это не нравится. А то, что на Ваших заводах начинается производство спичек, которых скоро будет как грязи, – это мне нравится.
– Ах, душа моя Карл Иванович, внутренний эмигрант!.. – Таким красивым обращением заявил о своем вмешательстве в свое же дело автор настоящего художественного произведения. И после этого, не мудрствуя ни лукаво, ни прямо, деловым тоном поставил Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, в известность о том, что запланированное будущее не состоится.
Не зная, как отнестись к этому сообщению, Карл Иванович заерзал, а живые трупы – так, на всякий случай, – принялись с неприятным запахом растворяться в воздухе: мало ли что, дескать… По мере их растворения в воздухе из стены со все большей отчетливостью проступали очертания добрых молодцев со зверскими харями, пока не проступили полностью.
На запах вышла из спальни Баба с большой буквы – вышла и остановилась в дверях.
– Да оно, будущее-то, вроде как, не столько запланировано было, сколько даже и описано, причем подробно… – не то засопротивлялся, не то нет Карл Иванович, внутренний эмигрант, косенько поглядывая на вышеупомянутые очертания.
– Описано-то описано, да только прошлое у нас у всех теперь другое…
– Это как же так – прошлое другое, когда над прошлым никто не властен: вот хоть и Вас взять – Вы тоже не властны! Ибо что написано пером – не вырубишь топором: куда ж Вы против пословицы-то как квинтэссенции народного опыта прете?
Поморщившись от просторечного «прете», стилистически чуткий в это время суток автор настоящего художественного произведения развел руками:
– Вы Бредбери читали? «И грянул гром»?
– Он не читал – я читала, – поспешила на помощь духовно продвинутая Баба с большой буквы.
– Вас не спрашивают, – надерзил автор. – Так вот, Карл Иванович… там, если припомнить, главный герой, наведавшись в прошлое, нечаянно раздавил бабочку – и тем самым изменил будущее.
– Ну и что? – опять перебила Баба с большой буквы, уже один раз проигнорированная.
– А то, – рассвирепел автор, – что в тридцать третьей главе настоящего художественного произведения Ладогин, наведавшись в будущее, оживил там скончавшуюся было от руки Редингота бабочку – и тем самым изменил прошлое.
– Это как? – остолбенела, словно Лотова жена, Баба с большой буквы.
– Элементарно, – унизил ее автор, но снизошел: – Используйте же данный Вам мною логический аппарат, дорогая Вы моя Баба! Если гибель одной бабочки в прошлом способна повлиять на будущее, то спасение от гибели одной бабочки в будущем способно повлиять на прошлое.
– Ох да ни хрена себе! – окончательно потеряла самоконтроль Баба с большой буквы.
– А он, этот лишний Ваш человек, где теперь? – сорвавшись на тенор, словно и впрямь валдайский колокольчик, уцепился за последний свой шанс Карл Иванович, внутренний эмигрант.
– Так лишний… он лишний и есть, – устало вздохнул автор. – Чего ж его поминать… не нужен он никому. Тем более что – на улицу взгляните: там демонстрация против Вас идет.
Ах, как бесконечно много в мире зависит от одной спасенной бабочки… прав, тысячу раз прав был старый мудрый Рэй Бредбери!
– Ховайся, Баба! – крикнул Карл Иванович, внутренний эмигрант, и они вместе с Бабой сховались так, что никто на этом свете уже не смог найти их. А на том… – тридцать девять кузнечиков своего счастья помнишь, о мой читатель? То-то! Тут тебе все сшито не наспех – тут тебе все сшито на славу. Художественное целое как-никак… разумей!
Между тем Комаров-с-ударением-на-втором-слоге встал с диванчика и в окружении добрых молодцев со зверскими харями заторопился на улицу – вероятно, искать Редингота.
Поспешим же на улицу и мы, о мой читатель! Присоединимся к рядам демонстрантов, а также к вездесущим журналистам, которые всегда суются куда ни попадя. И воздадим на бегу тихую благодарность Лишнему Человеку Ладогину: светлой памяти великая русская литература не зря постоянно изображала лишних людей как героев своего времени. На победоносном пути в будущее помянем и мы тебя, наш Лишний Человек Ладогин – безотказный движок мировой истории!..
