— Что?
— Ты писал что-нибудь вечером? На стене писал?
— А… это. Ага.
— Что ты хотел мне этим сказать?
— Что хотел, то и сказал.
Саймон сел в кровати и во все глаза смотрел на нее.
— Ты правда думаешь, что умереть — хорошо? — спросила она.
— Я пока, по-моему, этого не хочу, — сказал мальчик.
— А кто хочет, чтобы ты умер?
— Так устроено. Я этого не знал. Если не хочешь — тебя убьют.
— Кто-нибудь велит тебе убить себя?
— Я стучу и барабаню, прославляю мертвецов.
— Это Уитмен? — спросила она.
— Кто?
— Уолт Уитмен. Это слова Уолта Уитмена?
— Нет. Уолт так не говорит.
[23]
— Откуда же ты их знаешь?
— Из дому.
— Кто-то велит тебе делать вещи, от которых тебе будет плохо, будет плохо другим людям. Ты в этом не виноват. Кто-то хочет тебе вреда. Скажи, где ты сейчас, — я приеду и тебе помогу.
— Нельзя.
— Не надо бояться. Тебе нечего бояться, но ты обязательно должен позволить мне тебе помочь. Откуда ты звонишь? Мне это можно сказать. Все будет хорошо.
— Следующий будет завтра.
— Что он заставляет тебя сделать? Не надо этого делать.
— Все, мне пора.
— Подожди. Ты не виноват, что попал в беду. Я могу тебе помочь.
— Долговечен ли город огромный?
— А ты как думаешь?
— До свидания.
Он повесил трубку.
Чуть не дрожа от волнующей догадки, Саймон сказал:
— Это был он.
— Да, он.
— Что он говорил?
— Помолчи минутку, ладно?
Снова зазвонил сотовый. Она заранее знала, что это Пит.
— Твою мать, Господи Иисусе, — сказал он.
— Откуда он звонил?
— Из автомата в Бед-Стай.
[24]
— Они завтра собираются прикончить еще одного.
— Он так сказал? Как думаешь, это правда?
— Если так, навскидку, — то не уверена.
— Тут мы с тобой сходимся.
— Но, по-моему, настроен он серьезно.
— По-моему, тоже. А что он там гнал про Уитмена?
— Хороший вопрос. Похоже, маленький засранец выучил наизусть всю книгу целиком.
— Он говорит, что знает те слова из дому. Что это может значить?
— Все, что угодно, Пит.
— Когда ты будешь в конторе?
— Через двадцать минут. Не раньше.
— До встречи.
Она дала отбой. Саймон поедал ее взглядом, готовый немедленно предпринять необходимые действия.
— Вызывают на работу, — сказала она.
— Понятно, — ответил он.
Саймон сейчас был чертовски хорош, — влиятельная фигура в своем мире — в этом он был просто наблюдателем, если хотите, пассивным партнером. Он лежал, глядя на нее невозможными агатовыми глазами, волосы в беспорядке, как наэлектризованные, лицо тронуто щетиной. На секунду ей почудилось, что можно остановиться, бросить, к черту, работу и вместе с Саймоном оказаться в его царстве, приобщиться к его напряженной, но неопасной жизни, его спокойствию и уверенности, покупать и продавать будущее, выискивать карты и кувшины и украшать ими свой дом. А ее дожидалась унылая контора с древним оборудованием и работающим на последнем издыхании кондиционером, где коллеги — в большинстве своем ярые консерваторы, студенты-хорошисты или люди слишком своеобразные для работы в корпорациях, но убежденные, что именно они — лучшие и самые талантливые; где злодеи, как и герои, презренны и сбиты с толку; где в борьбе между порядком и хаосом нет ни красоты, ни философии, ни поэзии; где сама смерть оборачивается убогой дешевкой. Она хотела — но как ему об этом сказать? — найти в Саймоне убежище, мирно жить бок о бок с ним в его точеной и бесшабашной красоте, в его будоражащем довольстве. Она хотела отказаться от самой себя, всецело подчиниться. Но ему это, конечно, не понравилось бы.
Кэт встала с кровати.
— Я тебе позвоню, — сказала она.
— Хорошо, — ответил он.
Они оба помолчали. Теперь бы самое время ей или ему сказать «я тебя люблю». Если бы оба они так чувствовали.
— Счастливо, — сказала она.
— Счастливо, — отозвался он.
В конторе как будто отмечали Хеллоуин. Кэт не помнила, чтобы когда-нибудь раньше там царила такая возбужденная атмосфера. Ведь прежде такого не случалось: психопат заявляет о своих намерениях и, судя по всему, твердо решил их осуществить. Прямо как в кино.
Эд был до последней крайности перепуган. Волосы у него на голове — вернее, то, что от них оставалось, — стояли дыбом.
— У нас тут жарко, — сказал он.
— В Бед-Стай что-нибудь обнаружили? — спросила Кэт.
— Не-а. Жаль, что это не я с ним разговаривал.
— Ну и что бы ты ему сказал?
— Я так думаю, ему не хватает отцовского внимания.
— Неужели?
— Не обижайся. Ты справилась по-своему великолепно.
— Да, по-своему.
— Я не имел в виду ничего дурного. Просто думаю, мужчина мог бы добиться от него большего. Это ведь всего лишь случайность, что его соединили с тобой.
— Хочешь сказать, женщина тут с тобой равняться не может?
— Тише, тише. Не надо строить из себя Анджелу Дэвис.
[25]
Эд был из новой породы мужчин, уверенных, что если не скрываешь своих расистских и сексистских взглядов, если прямо о них заявляешь, то тебя это оправдывает, как минимум, наполовину. Что если расизм — вещь неизбежная, то лучше, мужественнее и благороднее честно в нем признаваться. По правде говоря, Кэт предпочла бы скрытность.
— И в мыслях не было, — сказала она.
— Плохой отец велит ему поступать плохо. Хороший отец с большей вероятностью сумеет убедить его вести себя хорошо. Материнская фигура для этого недостаточно авторитетна. Она лишь прибежище. Но она не может противостоять плохому отцу. Ее дело — утешить.
