– Мама, я сейчас описаюсь от счастья, до тебя наконец дошло! – расхохоталась Эмма.
– Эмма, иди к себе в комнату, – приказала ей Лесли.
– Да ради бога! Желаю приятно провести время за превращением грязных тарелок в чистые! – сказала Эмма (которая обычно и мыла посуду) и, громко топоча, убежала наверх.
Эмма и Джек стали больше чем просто спарринг-партнерами – они наконец превратились в друзей, в частности потому, что мамы пытались их разлучить. Каждой ссадиной, синяком, вывихнутым пальцем и так далее Джек и Эмма убеждали мам все больше, что контакты между ними исключают секс. Джеку теперь позволялось вставать среди ночи и отправляться к Эмме в кровать – и наоборот. Мамы ни слова больше не говорили против.
Да и зачем, лето все равно уже почти кончилось. Какое дело Лесли и Алисе, что Джек и Эмма мочалят друг друга в спортзале на Батхерст-стрит (Джеку, правда, так и не удалось хорошенько «измочалить» Эмму, но кое-какие приемы у него проходили).
– Что до Эммы, так это просто гормоны, – говорила миссис Оустлер.
Что до Алисы, та до сих пор считала, что Джек учится защищать себя от мальчиков.
За две недели Эмма скинула шесть кило, и было ясно, что сбросит еще. Дело заключалось не только в тренировках – она стала по-другому есть. Она обожала и Ченко («за исключением ушей»), и Павла, и Бориса.
Как-то раз, лежа с Эммой в постели, Джек заставил себя спросить ее (ох, как ему было непросто!), с кем она будет бороться, когда он уедет в Мэн.
– Ну, найду себе кого-нибудь, буду из него последнее дерьмо выколачивать.
Джек научился целоваться и одновременно дышать, хотя его то и дело подмывало снова задержать дыхание до потери пульса. Эмма не ослабляла своей заботы о «малыше» – и, как она и обещала, пенис таки зажил. Наверное, помогло сочетание мази (Эмма мазала его, даже когда Джек уже не видел для этого причин, так как покраснение ушло) с исчезновением из его жизни миссис Машаду, внимание которой к мистеру Пенису, нельзя не признать, несколько переходило границы разумного.
– Ты по ней не скучаешь, Джек? – спросила Эмма однажды ночью.
Джек задумался; ему показалось, что он скучает кое по чему из того, что она с ним делала, но не по ней самой. Он стеснялся сказать Эмме, по чему именно скучает – ведь та могла подумать, что он не слишком благодарен ей за свое спасение. Но они были уже настоящие друзья, и Эмма поняла Джека.
– Я так думаю, тебе было интересно, но страшно.
– Да.
– Я дрожу от одной мысли, какие неприятности могут подстерегать малыша в Мэне.
– Ты о чем, Эмма?
Они сидели у нее в комнате, на большой кровати, заваленной, как и прежде, плюшевыми мишками. На Джеке были только шорты, а на Эмме – футболка с борцовского турнира в Тбилиси, подаренная ей кем-то из «минских». Надпись на ней мог прочесть лишь тот, кто знал грузинский, но Эмме она все равно нравилась – своими дырами и кровавыми пятнами.
– Ну-ка, сними шорты, конфетка моя, – сказала Эмма, одновременно снимая под одеялом футболку (во все стороны полетели плюшевые мишки). – Я тебе покажу, что делать, чтобы избежать неприятностей.
Она взяла его правую руку и сжала ею пенис.
– Если хочешь, воспользуйся левой, – продолжила она. – Если удобнее, я имею в виду.
– Удобнее?
– Ну, сделай себе приятное! Ну, дрочи же, Джек! Ты же умеешь, не так ли?
– Опять не понял.
– Конфетка моя, только не говори мне, что это у тебя в первый раз.
– Я тебе уже говорил, я не знаю, что это такое, и никогда этого не делал.
– Ладно, начинай потихоньку и не торопись, постепенно поймешь, что к чему. Если хочешь, целуй меня или трогай другой рукой. Только не сиди сиднем просто так.
Джек старался изо всех сил; хорошо уже, что ему не страшно.
– Знаешь, наверное, удобнее левой рукой, – сказал он Эмме, – хотя я правша.
– Это куда проще, чем двойной нельсон, – сказала она. – Тут нет нужды обсуждать теорию.
Джек обнял Эмму изо всех сил, какая она мощная, упругая. Она поцеловала его, и он даже не забыл, что надо дышать.
– Кажется, что-то получается.
– Постарайся только не запачкать всю комнату, конфетка моя, – предупредила она. – Шутка, шутка!
Постепенно ему стало трудно одновременно обнимать Эмму, дышать и разговаривать.
– А что я вообще такое делаю, а?
– Учишься выживать в Мэне.
– Но тебя-то там не будет!
– Придется тебе воображать, конфетка моя, что я с тобой, ну или я тебе фотографии пришлю.
О, вот оно снова, северное сияние, столь любимое народом Канады!
– Джеки, если ты хочешь сказать, что запачкана не вся комната, то должна признать, ты прав – пара уголков действительно осталась чистой.
Джек снова начал дышать.
– Ты только посмотри на это! Надеюсь, ты никогда не скажешь теперь, что не любишь меня.
– Я люблю тебя, Эмма, – выдохнул Джек.
– Спасибо, но не считай, что дал мне обещание на всю жизнь. Не буду ловить тебя на слове. Чудо уже то, что ты мой друг.
– Я буду скучать по тебе! – воскликнул Джек.
– Тсс, не кричи, разбудишь их. Незачем доставлять им лишнее удовольствие.
– Как это?
– Я тоже буду скучать по тебе, конфетка моя, – шепнула ему на ухо Эмма, надевая обратно футболку (снова во все стороны полетели плюшевые мишки). Тут Джек услышал из коридора голос мамы (дверь в Эммину спальню была приоткрыта):
– Это ты кричал, Джеки?
Где Джековы шорты, ни Эмма, ни Джек точно не знали, надеялись, что под одеялом. Джек положил голову Эмме на плечо, она обняла его рукой (почти головной захват). В общем, когда Алиса вошла, ей сразу стало ясно, что они под одеялом обнимаются.
– Мне плохой сон приснился, – сказал Джек.
– А-а.
– Ему лучше спать в моей кровати, когда ему снятся кошмары. У меня больше места.
– Я вижу, – ответила Алиса.
– Снова этот сон про ров, – сказал Джек. – Ну, помнишь, с самым маленьким солдатом.
– Ну разумеется, – сказала Алиса.
– Вот, опять тот самый сон, – повторил Джек.
– Я не знала, что он до сих пор тебе снится.
– Постоянно, – солгал Джек. – А в последнее время чаще, чем обычно.
– Понятно, – ответила мама. – Мне жаль.
Повсюду валялись плюшевые мишки, словно в комнате провели обыск. Джек отчаянно надеялся, что среди мишек не валяются его трусы. Алиса собралась было уже покинуть спальню Эммы, как вдруг остановилась и обернулась к ним:
