Как Ченко потом рассказывал Павлу с Борисом, схватка была выиграна до начала. Эмма с ходу ткнула пальцем миссис Машаду в глаз – да не в один, а сразу в оба; та вскрикнула от боли и закрыла лицо руками. Эмма схватила ее за мизинец и резко выгнула его. Миссис Машаду, естественно, завопила как резаная – палец торчал вверх под прямым углом.
Не дав португалке опомниться, Эмма сделала сначала захват загривка, затем дернула ее голову вниз и сделала захват головы – разумеется, запрещенный правилами, без захвата руки, – а затем навалилась женщине на шею всем своим весом. Рука Эммы пребывала, где ей положено, – на горле у миссис Машаду; у той перехватило дыхание.
Только тут Джек заметил, что в зале появился Крунг. Поначалу борющиеся привлекли внимание экс-мистера Бангкок только потому, что скатились с мата, но Эмма и не думала ослаблять захват, так что миссис Машаду начала изо всех сил бить по полу ногами. Тогда Крунг спросил у Ченко:
– А кто эта новая девица?
– Схватывает на лету, ты не находишь? – ответил Ченко. Еще бы не на лету – за десять секунд Эмма успешно провела три запрещенных правилами приема. Она знала, что намерена сделать, поэтому и интересовалась, что можно, а что нельзя.
– И ты как, намерен дать ей довести дело до конца? – осведомился таец.
– Нет, конечно, но я, пожалуй, подожду еще минутку-другую, – сказал украинец. Миссис Машаду почти перестала бить ногами, только ее левая еще слабо дергалась. Ясно, сил на хороший удар в пах у нее нет.
– Пожалуй, на сегодня хватит, – сказал Ченко Джеку, встал на колени рядом с борющимися и взял Эмму в тройной нельсон.
Позднее в тот же день он говорил с восхищением Павлу и Борису, знакомя их с Эммой:
– Ребята, вы не поверите, как жестко мне пришлось ее зажать, чтобы она расцепила свой захват!
Миссис Машаду не произнесла ни слова. Она и не могла – собраться с силами, встать и покинуть зал ей удалось, но после того, как тебя столько душили, заговорить не так просто. Поэтому Эмма провела беседу в жанре монолога. Португалка, конечно, не поняла, что значит фраза «тебя бы и по почте не заказали», зато «отныне я – единственный спарринг для Джека» было понятнее некуда. Неизвестно точно, какое Эмма в итоге произвела впечатление на миссис Машаду, зато Ченко и Крунг просто ошалело кивали, глядя на происходящее, – видимо, не только оценили Эмму по достоинству, но и несколько испугались за Джека.
Экс-мистер Бангкок попытался заинтересовать Эмму кикбоксингом, но она сказала, что ей больше нравится борьба.
– Я не прочь залепить кому-нибудь ногой, но предпочитаю, чтобы этот кто-то уже валялся на земле, – так она сказала тайцу, и тот в итоге вздохнул с облечением (пусть ею занимаются эти славяне, чур меня).
Когда появились Павел и Борис, Эмма немного поборолась и с ними. К тому моменту Джеку потребовался перерыв – он содрал себе о мат щеку и потянул плечо (это Ченко показал Эмме, как пожарные выносят из огня людей, оказалось, у нее рефлекс вставать в нужную для этого позу). Плюс у него впервые распухло из-за притока лимфы ухо.
Эмма, посмотрев, какие уши у белорусов и Ченко, потребовала, чтобы они «починили» ухо Джеку. Мальчик очень удивился, он не знал, что такое возможно, а все трое борцов сказали, что это неспортивно. Однако они знали, как «чинят уши», и сразу принялись за Джека.
– Прости, конфетка моя, будет больно, но если мы позволим твоим ушам превратиться в то, что на месте ушей у этих трех титанов, это будет настоящее преступление. Тебе нужно оставаться красавцем, все твое будущее от этого зависит – и поэтому тебе нужны уши, а не коровьи лепешки.
Джек сразу понял, что Ченко, Павел и Борис оскорбились. Их «коровьи лепешки» служили знаками отличия, орденами и медалями за спортивные успехи! Но Эмма Оустлер давно решила, что лично отвечает за будущее Джека Бернса, и никто не смел ей перечить.
«Коровья лепешка» вместо уха возникает из-за лимфы и крови; когда противник во время схватки трет твои уши о мат или сдавливает их захватами, уши опухают; потом жидкость затвердевает, и образуется вздутие. Фокус заключается в том, чтобы не дать жидкости подсохнуть – для начала нужно проткнуть распухшее место шприцем и отсосать жидкость, а затем взять бинт, окунуть его в мокрый гипс и перебинтовать ухо, приладив бинт с гипсом по форме. Гипс быстро застывает, и лимфа больше не может поступать в ухо – некуда. Так ухо сохраняет исходный вид.
– Тебе будет неудобно, – сказал Джеку Ченко.
– Но по сравнению со стертым в кровь пенисом это сущая ерунда, конфетка моя, – сказала Эмма, и даже «минские» согласились. В таком виде Джек и пошел домой – с гипсом на ухе и «ожогом» на щеке.
– Алиса, ты только посмотри на своего красавца Джеки, – привлекла за обедом (как всегда, заказ на дом) внимание Алисы миссис Оустлер. – Страшно подумать, что с ним сделают эти головорезы с Батхерст-стрит в следующий раз.
– По сравнению со стертым в кровь пенисом это сущая ерунда, – сказал Джек.
– Я уже не говорю о том, каким словам они его там выучили!
– Джек, придержи язык, будь так добр, – сказала Алиса.
На следующий вечер с загипсованным ухом домой вернулась уже Эмма; и она и Джек жутко гордились своими боевыми ранами. Джек провел ей захват головы левой рукой, прижавшись к ней головой, и сильно придавил ей ухо виском; в ответ Эмма разорвала его захват и уложила на пол обратным полунельсоном.
– Джек, нельзя проводить такие захваты против человека, который весит намного больше тебя, – внушал мальчику Ченко.
Верно, конечно, но Джек был рад, что с ним борется такой сильный, жесткий и упрямый соперник, как Эмма. Ей борьба тоже пошла на пользу – за неделю она скинула четыре кило. Джек знал, что она восхищается Павлом и Борисом – если не их «коровьими лепешками», то, во всяком случае, их диетой. «Минские» были чрезвычайно дисциплинированны – не только в плане регулярных тренировок, но и в плане правильного питания.
– Мам, а ты могла сильно сэкономить, если бы отправила меня на Батхерст с Джеком, а не на эту сраную жироферму, – сказала Эмма.
– Девушка, вас я тоже попрошу попридержать язык, – был ответ.
– Пенис, пенис, пенис, пенис… – распевал Джек.
– Лучше и не скажешь, браво, – хмыкнула миссис Оустлер.
– Джек, иди к себе в комнату, – приказала Алиса.
Джеку было откровенно плевать. Он хотел сказать обеим матерям: ты отправляешь Эмму в какое-то вонючее общежитие, а ты – меня в какой-то сраный Мэн, и после этого вы смеете требовать, чтобы мы что-то там такое попридержали? А не пойти б вам обеим, а? Вместо этого Джек громко напевал «пенис-пенис-пенис» от столовой до самой спальни.
– Джек, я тебя поздравляю! Ты ведешь себя как самый настоящий взрослый! – крикнула ему мама.
– Алиса, не сердись, ему просто обидно, что он уезжает в школу черт-те куда, – услышал Джек слова Лесли Оустлер.
