– Это Хетер, твоя сестра, – откликнулась она. – Я будто бы знаю тебя. Можно сказать, я почти выросла с тобой. «Если бы брат знал, что ты есть на свете, он бы в тебя влюбился», – говорил мне папа каждый вечер, укладывая спать. А потом всегда добавлял, словно «Отче наш», не добавлял даже, а выкрикивал: «У меня есть сын! У меня есть сын и дочь!» И так каждый вечер. У меня порой от этого зубы сводило, но я понимала его.
– Как бы я хотел вырасти вместе с тобой! – сказал Джек.
– Не говори так, пока еще рано, ты меня совсем не знаешь, – ответила она.
Голос ясный, четкий, ровный, шотландского акцента меньше, чем Джек ожидал, кажется, есть немного ирландского, наверное, подцепила у этого парня или в Белфасте. Главное, очень спокойный тон.
– Я хочу увидеться с тобой, – произнес он.
– Не говори так, повторяю, ты меня совсем не знаешь. Мне очень неудобно просить у тебя денег, но я не могу иначе. Они нужны нашему отцу, очень нужны, хотя он сам и не понимает насколько.
– Он все для меня сделал, заботился обо мне, поэтому я позабочусь о нем, – сказал Джек.
– Эй, ты, мистер Кинозвезда, со мной можешь в эти игры не играть. У нас тут не театр. Говори только правду, – сказала Хетер.
– Это правда, я сделаю для него все.
– Раз так, давай лети ко мне. Посмотрим, что у нас получится.
– Как бы я хотел быть с тобой, когда ты шла на первое свидание, – сказал Джек. – Я бы сразу тебе сказал – с этим парнем лучше не связываться.
– Не ходи туда, как сказал бы Радужный Билли, – ответила Хетер. – Я бы тоже смогла тебе сказать – с этой девицей лучше не связываться, а равно с этой, этой и вот этой.
– Спору нет, так оно и есть, – ответил Джек еще одной репликой Радужного Билли. Уж такой это персонаж, Радужный Билли, – все его слова уже были сказаны за историю человечества миллион раз, но Билли умел искренне говорить самые банальные вещи.
– У тебя такой голос, словно ты Радужный Билли, – заметила Хетер.
– Голос-то да, но на самом деле я не Радужный Билли, а совсем другой человек, – сказал Джек, отчаянно надеясь, что это правда. На заднем плане играла музыка, кажется, гимн. – У меня есть сестра.
Для гимна очень подходящая фраза, так показалось Джеку.
– Именно так, а еще у тебя есть отец. Но вот что я тебе скажу. Правила устанавливаю я, и правила у нас такие – путь к нему лежит через меня. Никакие деньги, мистер Кинозвезда, никакие деньги не позволят тебе попасть к нему, не поговорив сперва со мной! Заруби себе это на носу!
– Ты можешь довериться мне, Хетер.
– Путь к нему лежит через меня, – повторила Хетер. – Я должна убедиться, что могу доверить тебе его.
– Клянусь богом, ты можешь довериться мне!
– Клянешься Богом? Джек, ты что, верующий?
– Нет, на самом деле нет.
– Ну а папа – верующий, и еще какой. Ты лучше будь к этому готов.
– А ты верующая, Хетер?
– Не настолько, чтобы простить твою мать, – ответила она. – В этом смысле я совсем неверующая. А вот он и в этом, и во всех других смыслах – верующий, и еще какой.
После смерти Барбары Штайнер Уильям Бернс и его дочь по-настоящему научились кататься на лыжах. Они ездили в горы лишь раз в году, на неделю-другую, неизменно на один из маминых «священных» курортов; постепенно в список добавились Давос и Понтрезина. Катание на лыжах, как и музыка, как и вообще все, что они делали, потихоньку превратилось в ритуал. По словам Хетер, они с папой стали довольно приличными лыжниками.
Через год после смерти матери Хетер села за пианино. Уильям позволял дочери репетировать по пять часов в день, в полном одиночестве. В тринадцать лет ее привлекла блок-флейта.
– С флейтой заводишь больше друзей, – объяснила она.
Плюс для флейты есть много ирландской музыки, поэтому-то она и попала в Белфаст.
Ирландский друг сидел себе на родине. Хетер считала, что надежды на настоящие отношения с ним нет – ну не работает это, когда между людьми такие расстояния. Но в Белфасте они вместе играли в группе, вместе ездили на каникулы – например, в Португалию прошлой Пасхой.
– В малых дозах он мне нравится, – только и сказала она Джеку.
Младший преподаватель Эдинбургского университета зарабатывает двадцать две тысячи фунтов в год. В Белфасте она снимала за триста восемьдесят фунтов квартиру с двумя спальнями, в Эдинбурге за триста ей удалось найти лишь комнату в квартире с пятью соседями. Между тем ее однолетний контракт продлили, и в следующем году она заработает уже двадцать три тысячи. Покамест Эдинбург и работа ей нравятся, и если она сумеет задержаться там еще лет на пять-шесть, регулярно публиковаться и так далее, то накопит достаточно, чтобы завести семью. Но в дальней перспективе она, скорее всего, не останется в Шотландии. Джек вытянул из нее лишь, что она строит «другие планы».
В последний год в Белфасте она играла в церкви на органе. Ее коллега по Эдинбургскому университету, Джон Китчен, с 1988 года, когда артрит выгнал Уильяма Бернса из-за мануала, стал главным органистом Старого собора Св. Павла. Но с тех пор прошло пятнадцать лет, и все эти годы Уильям все равно играл на том же органе – официально он считался ассистентом Китчена. Теперь его ассистентом стала Хетер. Китчен – их с папой самый старинный друг, сказала Джеку Хетер, ей он словно дядя.
Раз в неделю она играет на флейте ирландскую музыку в Центральном баре, пивной в самом конце улицы Лит-Уок.
– Как приедешь, я тебе покажу этот бар.
– Я хочу знать о тебе все, – сказал Джек.
– Не говори так, пока еще рано, – снова повторила ему сестра.
Джек сидел в «ауди» на Монтана-авеню, ждал, когда появится Элизабет, секретарь доктора Гарсия. Она всегда открывает офис и прослушивает автоответчик, так что ей первой предстоит услышать его слова «У меня есть сестра». Джек даст ей время прослушать все сообщения, а потом попросит, чтобы доктор Гарсия приняла его первым.
Джек больше не появлялся в приемной. Теперь он ждал своей очереди у себя в машине. Когда подходило его время, Элизабет звонила ему на мобильный, он закидывал в паркомат нужное количество монет и поднимался. Его присутствие в приемной приводило юных мам – а также частенько их подружек и нянь – в «погранично-истерическое состояние», говорила доктор Гарсия.
Джек слушал Эммилу Харрис, отбивая ритм на рулевом колесе под «Круче прочих». На тротуаре появилась Элизабет и помахала ему связкой ключей. За музыкой Джек не услышал звона.
– Я тебе дам «круче прочих», – сказала Элизабет, пропуская его в кабинет доктора Гарсия. Высокая, с вытянутым лицом, за пятьдесят, седые, свинцового цвета волосы собраны на затылке в хвост. Голову держит прямо, напряжена – что-то в ней есть от миссис Макквот.
– Я оставил доктору Гарсия сообщение на автоответчике, – сказал Джек.
