Джек отвез Салли и ее чемодан на Оушн-авеню. Ну, хотя бы про чемодан догадался – это и правда реквизит.
Родители Салли были полуночники, уложив спать младших дочерей, они спустились в бар выпить; в тот вечер они ждали в баре Салли. Они согласились отпустить ее на свидание с Джеком Бернсом – но только для того, чтобы Салли попросила Джека сделать пожертвование во имя театра, этой неувядающей любви Клаудии. Видимо, это девушка и имела в виду, когда говорила, что «учится быть независимой». Старинный мамин чемодан Салли забила до отказа брошюрками про их театр – на случай, если встретит на «просмотре» еще каких-нибудь толстосумов.
По дороге они обсудили, не зайти ли Джеку с ней в бар, познакомиться с отцом Салли и пожать руку Клаудии, как в старые добрые времена. А Салли произведет фурор, объявив о том, какое щедрое пожертвование сделал Джек. Пожертвования в сто тысяч театр получал нечасто, обычно в таких случаях в честь дарителя называли что-нибудь. Например, можно учредить стипендию имени Джека Бернса; а еще сейчас собирают деньги на новое здание для театра (театр можно увешать именами дарителей).
– Но можно сделать и анонимный дар, – пояснила Салли.
Джек именно так и поступил, а также решил, что не станет здороваться с папой и мамой.
– Наверное, это и к лучшему, – сказала Салли. – Я-то смогу притвориться, что ничего не было, в конце концов, я целую вечность все это репетировала. А вот насчет тебя… Говоря откровенно, не думаю, что ты сможешь вот так просто пожать руку папе и не упасть на пол от ужаса, ведь ты только что со смаком оттрахал его дочь.
– Пожалуй, моих актерских способностей на такое не хватит, – согласился Джек.
– Джек, ты такой милый! – сказала она, поцеловав его в щеку. – Мама и папа обязательно тебе напишут. Не горюй, настрочат длиннющее письмо, «спасибо-спасибо-спасибо». Теперь письма от мамы с папой будут приходить тебе до скончания дней твоих, и в каждом у тебя будут просить денег. Нет, конечно, каждый раз по сто тысяч – это, наверное, чересчур, но сколько-то они у тебя попросят. Я всегда считала, что они просто обязаны это сделать.
В брошюрке про театр была фотография Клаудии в платье, больше похожем на летнюю пивную палатку, выглядела она крупнее, чем Кэти Бейтс в сцене с Джеком Николсоном в ванной из фильма, название которого Джек не мог вспомнить. Муж Клаудии, высокий, бородатый человек, выглядел так, словно ему на роду написано играть исключительно роли преданных слугами монархов. Все дочери такие же пышные красавицы, как мать.
Джек остановился недалеко от отеля «Джорджиан», Салли поцеловала его в лоб.
– Выглядишь настоящим паинькой, Джек, только грустным, – сказала она.
– Передавай маме самый теплый привет.
– Спасибо за деньги, Джек. Это для нас очень много значит, правда-правда.
– А как насчет призраков? Нет, ужалить ты меня ужалила, молодец, Салли, этого у тебя не отнимешь. Но ты вроде собиралась меня преследовать, я хочу знать как.
– Поживешь – увидишь, – сказала она. – Этот вечер будет тебе сниться, будет являться тебе наяву. И дело тут вовсе не в деньгах.
Джек вернулся домой – на место преступления, так сказать. В самом деле, это было преступление – и не только с точки зрения уголовного кодекса штата Калифорния, Джек в данный момент был с кодексом совершенно согласен. Он совершил половой акт с пятнадцатилетней девочкой, и это обошлось ему в какие-то вшивые сто тысяч долларов.
Джек не заснул, всю ночь читал брошюрку про театр «Азы мастерства». Он прочел ее несколько раз, пересмотрел одну за другой и по кругу все фотографии. Театр Клаудии представлял собой воплощение благороднейшей из идей – служить людям, которые живут рядом. Вот местный электрик сделал им новую рампу, бесплатно, вот группа местных плотников за спасибо построила набор декораций для трех шекспировских постановок, и так далее. В их маленьком вермонтском городке не нашлось бы ни одного человека, который ни разу ничем не помог театру.
В театре ставили пьесы местные школьники, женский книжный клуб инсценировал отрывки из любимых книг. Однажды там целый месяц репетировала главная труппа Нью-Йоркской оперы; профессиональные певцы давали мастер-классы вокала талантливым местным детям. Поэты читали со сцены стихи, устраивались концерты. Летом ставили, конечно, в основном вещи на потребу туристам, но даже в летнем репертуаре обязательно имелась пара-другая «серьезных» пьес. Джек даже узнал нескольких знакомых актеров из Нью-Йорка – они присоединялись к труппе летом.
В брошюрке было две фотографии Клаудии, на обеих она лучилась счастьем (и едва помещалась в кадр). Дочери ее – вершина фотогеничности, самоуверенные девицы, которых долго учили играть. Да, Клаудия может гордиться Салли, ее твердостью, ее бесстрашием, достигнутым в таком юном возрасте. Интересно, Клаудия и ее муж знают, как твердо их дочь стоит на ногах, как она умеет независимо мыслить и принимать самостоятельные решения? Наверное. Знают ли они, какую бешеную сексуальную активность она развила для пользы своей семьи? Едва ли.
Клаудия сделала театр делом своей жизни и делом жизни своих близких; она, быть может, и сама не понимала, какого успеха добилась. Впрочем, сколько Джек ни ломал голову, он так и не смог понять, как вообще работает этот механизм – благотворительность, и как у них сходятся концы с концами. Видимо, его опять подвела арифметика. В общем, он понял одно – отныне и до гробовой доски ему предстоит ежегодно отправлять в адрес благотворительного фонда «Азы мастерства» чеки; ежегодные дары в сумме сто тысяч долларов – какая это, в сущности, незначительная плата за то, что он натворил.
Он хотел позвонить доктору Гарсия, но, во-первых, было три часа ночи, во-вторых, он знал, что услышит в трубке:
– Джек, все в хронологическом порядке. Я тебе не священник исповеди выслушивать.
На самом деле она должна была бы сказать, что не отпускает грехи, хотя, конечно, за то, что он сделал с Салли, прощения быть не может – даже если бы Джек сумел убедить себя, что она и вправду была лишь призрак Клаудии.
Перед тем как лечь спать, он отправился на кухню выключить свет; там он заметил на холодильнике им же самим составленный список покупок (под старинным маминым магнитом с японскими татуировками). В списке имелось три пункта: 1) кофейные зерна; 2) молоко; 3) клюквенный сок. М-да, и это – вся его жизнь? Маловато будет. Похоже, Клаудия и правда выполнила данное в Дареме обещание.
Джеку предстояло убедиться в том, что, когда тебе стыдно, у тебя в голове бесконечно роятся мысли «а что, если». В конце концов, Салли пятнадцать лет, у девочек в таком возрасте частенько случаются ссоры с родителями, причем иной раз безо всякого повода со стороны последних, то есть дочь может возненавидеть маму с папой просто так. А что, если в такой вот моментик Салли решит ужалить маму побольнее? И расскажет ей, как спала с Джеком?
А что, если Салли, когда повзрослеет, решит, что в ту ночь Джек все-таки воспользовался ее слабостью? Это, в конце концов, логичный вывод. А что, если, в силу тысячи причин, никак к тому же не связанных с той первой, которая побудила Салли соблазнить Джека, взбалмошная девица решит, что он все-таки должен заплатить за свое преступление? Просто должен, и все? Что, если она решит рассказать всему миру о том, как он надругался над ней?
