– Попробуй избавиться от привычки все время давать комментарии к событиям, про которые рассказываешь. Это отступления, они не нужны. Я знаю, ты не писатель, но попробуй все-таки сосредоточиться на сюжете.
Джеку очень это не понравилось – почему она не хочет считать его писателем? Какая несправедливость, особенно после того, сколько усилий он вложил в переработку сценария Эммы.
Да и сама идея пересказать свою жизнь – подробно, членораздельно, в хронологическом порядке – это же такой ужас, ведь это займет много лет! Доктор Гарсия хорошо это понимала; у нее времени вдоволь, сказала она. Она бросила лишь беглый взгляд на Джека и сразу поняла, что дело плохо, очень плохо; поэтому для начала ей нужно отучить его плакать и кричать.
– Джек, в данный момент я сказала бы так: кажется, ты не способен рассказать мне историю своей жизни так, чтобы ее слышала только я, а не весь квартал, – укоряла его она. – Поверь, история сама по себе достаточно мрачная, и мне не хватит сил ее выслушать, если ты не успокоишься.
– Где же конец? – спросил Джек; к этому моменту он потратил пять часов на пересказ своей истории.
– Как где? Конец наступит тогда, когда ты отправишься искать отца или, по крайней мере, попробуешь разузнать, что с ним стало, – ответила доктор Гарсия. – Понятно, сейчас ты к этому не готов – прежде ты должен все рассказать мне, исторгнуть все это из себя. Но конец этой истории спрятан в том месте, где ты найдешь отца, – это последняя точка твоего путешествия. Тебе еще придется поездить.
Джек предположил, что если представить его пересказ своей жизни в виде книги, то о встрече с отцом будет говориться в последней главе.
– Не думаю, – возразила доктор Гарсия. – Скорее в предпоследней, и это только если тебе повезет. Ведь когда ты его найдешь, ты узнаешь что-то новое, не так ли? Поэтому последняя глава – или главы – уйдут на переваривание этого «нового».
У книги еще должно быть название, правда же? История жизни, рассказанная психиатру в таких нечеловеческих условиях, – не плачь, не кричи, все в хронологическом порядке, – ей нужно придумать заглавие. Джек, впрочем, знал его прежде, чем произнес первое слово в кабинете доктора Гарсия; еще не переступив порог ее кабинета, он знал, что венец маминого творения, ее самый великий, самый мерзкий обман – это татуировка «Покуда я тебя не обрету». Мама гордилась ею, как ничем другим, – если не так, то почему она наказала Лесли Оустлер показать фотографии ее грудей Джеку после смерти?
– Зачем вообще мне их показывать? – спросил маму Джек.
– Я когда-то была красива! – возопила мать; ее в фотографиях интересовали собственные груди, Джека – татуировка.
Как она гордилась, что сумела скрыть от него татуировку! Так гордилась, что ей всенепременно требовалось показать ее Джеку после смерти, требовалось знать, что Джек узнает о ее успехе и гордости. И то правда – во фразе «Покуда я тебя не обрету» заключался весь Джек Бернс, с четырех лет и по настоящее время.
Доктор Гарсия работала психиатром, то есть представляла собой полную противоположность редактору. Джек не смел ничего удалить из рассказа – решительно ничего, сказала доктор Гарсия. Более того, порой она требовала куда больших подробностей, чем Джек сообщал поначалу; она требовала «независимых подтверждений» его рассказу. Ее особенно интересовали все случаи, буквально все, когда Джек чувствовал влечение к женщинам постарше – «ибо здесь и крылась проблема», говорила доктор Гарсия. Агрессивность, немотивированная жестокость к Джеку со стороны девочек и женщин постарше, – у нее должна быть причина; Джек каким-то образом, сам того не ведая, провоцировал этих девочек и женщин, и вот теперь нужно понять, почему это так происходило.
Пенис в руках у женщин – это тоже оказалось важным для доктора Гарсия. Больше всего ее поразил тот факт – единственный случай в ее практике, – что когда женщина брала Джека за пенис, то далеко не всегда занималась с ним после этого любовью. Другая загадка – судьба чувства близости к матери, которое Джек так остро испытывал в детстве: едва он подрос, как они с мамой стали друг другу чужими, навсегда, окончательно и бесповоротно. Похоже, Джек каким-то шестым чувством понял, что Алиса лжет ему, понял куда раньше, чем сумел найти тому доказательства.
Загадки продолжались. Доктор Гарсия никак не могла взять в толк суть его отношений с Эммой, особенно в сравнении с его отношениями с миссис Оустлер (у них были как общие, так и противоположные черты). Хочет ли Джек до сих пор спать с Лесли, интересовалась доктор Гарсия. Да или нет? И почему?
Доктор Гарсия была педант из педантов.
– Ну вот, с периодом школы Святой Хильды покончено, – несколько раз говорил ей Джек.
– Нет, что ты, Джек, конечно нет! – отвечала доктор Гарсия. – Мальчик с твоей внешностью в школе для девочек! Ты шутишь? С периодом школы Святой Хильды ни в коем случае не покончено – боюсь, тебе до самой смерти не удастся с ним покончить, Джек!
Он устал излагать ей коллекцию противоречащих друг другу фактов, собранную им за свою жизнь, особенно во время второй бесславной поездки по Северному морю и Балтике. Но доктора Гарсия хлебом не корми, а дай выслушать еще одну пару противоречащих друг другу фактов.
– Сколько времени прошло с последнего раза, когда тебе хотелось одеться женщиной? – спросила она его. – Я имею в виду не в кино.
Джек, видимо, не сразу ответил.
– Вот видишь! – сказала доктор Гарсия. – Давай, давай, рассказывай дальше; выкладывай про себя все.
Джеку иногда казалось, что он не к психиатру ходит, а на писательские курсы, разве только бумаги не хватает. Когда же доктор Гарсия выдала ему первое домашнее задание – приказала написать кое-что, Джек едва не отказался от ее услуг. Подумайте только – она хотела, чтобы Джек написал письмо Мишель Махер! И не одно, а несколько, и не для того, чтобы ей их послать, а чтобы зачитывать их доктору Гарсия на сеансах!
– Я никогда не смогу объяснить Мишель, что со мной, – сказал Джек. Прошло почти два года с тех пор, как она написала ему. Он так ей и не ответил.
– Джек, но ведь ты именно этого и хочешь, не так ли? – спросила доктор Гарсия; он не мог не согласиться.
Еще Джеку не нравилось, что офис психиатра расположен на Монтана-авеню в Санта-Монике, в пяти минутах ходьбы от кафе, где он впервые встретил Миру Ашхайм – еще одну женщину постарше, сыгравшую важную роль в его жизни.
– Как любопытно! – сказала доктор Гарсия. – Но не рассказывай мне об этом покамест. У нас с тобой все должно быть в строго хронологическом порядке.
В 2000 году Джек получил «Оскара» за лучший сценарий по ранее опубликованным произведениям. Доктор Гарсия не без интереса отметила, что он называет свою статуэтку Эммин «Оскар», но не позволила рассказать ей почему. Даже «Оскар» вынужден был склонить голову перед диктатом хронологического порядка.
Джек, однако, отправил Мишель Махер ответ – чем весьма разочаровал доктора Гарсия. У нее нашлось много причин для недовольства. Во-первых, Джек не показал ей письмо, во-вторых, текст был совершенно дурацкий: после восемнадцати лет полного отсутствия между ними каких бы то ни было отношений послать такое письмо – верх идиотизма, считала психиатр.
