Фемке произнесла это слово с нескрываемым презрением.
– Я была просто переговорщиком, Джек. Я-то хотела надавить на Алису, выбить из нее нормальные условия для твоего отца. Но что прикажешь делать, если обе стороны согласны? Это ведь и есть сделка.
– Вы правда отвезли его в гавань, в Роттердам? – спросил Джек. – Они оба выполняли эти дурацкие условия, до самого конца?
Фемке смотрела в окно, на проезжающие вдоль канала автомобили.
– В тот день я видела улыбку только на одном лице, Джек, – на твоем крошечном личике на палубе корабля. Матери пришлось взять тебя на руки, тебе не хватало роста, чтобы дотянуться до фальшборта. Ты махал рукой нашей великанской шлюхе. А как твой папа вдруг упал наземь! Я решила, у него инфаркт. Думала, в Амстердам я доставлю тело, повезу его на заднем сиденье «мерседеса». Великанша подняла его и положила в машину – ей было так же легко нести его, как тебя! Ты пойми, все это время я думала, что он умер, и совершенно не хотела иметь труп на переднем сиденье, но великанша посадила его именно туда. Тут я увидела, что жизнь в нем все-таки теплится. «Что я наделал? Как я мог? Кто я, Фемке, кто я после этого?» – спросил твой папаша. «Ты мудак, Уильям, полный, окончательный и непроходимый мудак, как и полагается истинному христианину. Ты слишком многое готов простить», – вот что я ему сказала. Но дело сделано, документы подписаны, и на целом свете не нашлось бы человека, готового исполнять такие условия – кроме твоего папаши, Джек. Но, глядя на тебя, я скажу, что твоя мать тоже выполнила условия сделки – ну, в общем и целом.
В этот миг Джек возненавидел обоих – и маму и папу. Ну, с матерью все просто. А с отцом вот что – в этот миг он понял, что мама была права, папа его бросил! Уильям Бернс бросил своего сына! Джек был вне себя от ярости. Фемке была хотя и отставным, но опытным адвокатом и сразу это заметила.
– Так, ты это брось. Что за инфантилизм, в конце концов! – прикрикнула она на него. – Зачем взрослому, здоровому человеку копаться в прошлом, оплакивать его? Джек, забудь все это, сделай шаг вперед. Женись, будь хорошим мужем и хорошим отцом своим детям. Поймешь, как это непросто – быть хорошим отцом. Брось это, перестань судить их – я имею в виду и Уильяма, и твою мать!
Сыновья, взрослые мужчины, в матери души не чают, понял Джек, видя, как Маринус и Якоб хлопочут вокруг Фемке. Она снова выглянула в окно, приняв какую-то такую позу, которая без слов сказала Джеку, что аудиенция закончена. В конце концов, ее попросил за Джека Нико Аудеянс, и, видимо, она уважала старого полицейского – куда больше, чем Джека. Она исполнила свой долг, говорил ее профиль, и не собиралась сообщать ему ничего лишнего.
– Могу я хотя бы спросить у вас, что с ним стало, куда он отсюда уехал, – обратился к ней Джек. – Ведь не остался же он в Амстердаме?
– Разумеется, нет, – сказала Фемке, – ты ведь являлся ему на каждом углу квартала красных фонарей, а образ твоей матери мерещился ему в каждой шлюхе, в каждой похотливой позе, в каждой стеклянной витрине, в каждой грязной подворотне!
Джек молчал. Братья Поортфлит молили Джека не торопить события – молча, выражением лиц, жестами. Если он только наберется терпения, проникнется снисхождением к капризам старой женщины – кто знает, может быть, уйдет отсюда с тем, за чем пришел, намекали ему лица ее сыновей.
– Гамбург, – произнесла Фемке. – Какой органист не мечтает поиграть в этих знаменитых немецких соборах, там, где, быть может, играл сам Бах! Уильям, конечно, попал бы в Германию в любом случае, но в Гамбурге было что-то особое. Я точно не помню теперь, он говорил, ему нужен Герберт Гофман, я полагаю, это имя органного мастера и Уильям хотел играть на органе его работы.
Джек не без удовольствия поправил ее – такую женщину всегда приятно уколоть.
– Это не органный мастер, это знаменитый татуировщик, – сказал он.
– Слава богу, я ни разу не видела татуировки твоего папы, Джек, – презрительно сказала Фемке. – Я только слушала, как он играет.
Джек поблагодарил Фемке и ее сыновей за уделенное ему время. Он поглазел немного на проституток в витринах и дверях на Бергстраат и Корсьеспоортстеег, а потом побрел обратно в «Гранд-отель», сознательно обойдя стороной квартал красных фонарей. Он был рад, что Нико подкинул ему кассету с телесериалом Бешеного Билла – делать Джеку нечего, а покидать отель совсем не хочется.
На кассете было несколько эпизодов, больше всего Джеку понравилась серия про одного бывшего сотрудника отдела убийств, пожилого человека, который в пятьдесят три года возвращается учиться в полицейскую школу. Его зовут Кристиан Винтер, он только что развелся. Единственная дочь, студентка университета, отказывается его видеть, и поэтому он пошел на новый курс для полицейских, учиться новым методам борьбы с насилием в семье. Раньше полиция смотрела на такие случаи сквозь пальцы, а теперь виновных стали сажать.
Разумеется, все персонажи говорили по-нидерландски, так что Джек мог лишь догадываться, о чем речь. Но сценарий строился на персонажах – а Джек уже неплохо знал Кристиана Винтера по прошлым сериям, где Бешеный Билл как раз и показывал, как рушится его брак. В эпизоде про семейное насилие Кристиан чуть не сходит с ума – он одержим мыслью о том, сколько насилия видят дети. Статистика неумолима – дети, отцы которых били матерей, бьют своих жен, а дети, которых били, сами бьют своих детей.
Мораль сей социальной басни была неплохо знакома Джеку, но Ванфлеку удалось встроить ее в историю жизни своего героя-полицейского. Винтер никогда пальцем свою жену не трогал, но вот поносил ее на чем свет стоит, и она ни в коей мере не оставалась в долгу; очевидно, их дочь не могла не пострадать от этого. И первое же дело о семейном насилии, к которому подключают Винтера, заканчивается убийством – а уж про расследования убийств он знает все. Так он возвращается в свою старую команду.
Сериал Ванфлека был снят в достаточно реалистичном жанре, чего совершенно нет на американском телевидении; насилия в кадре мало, зато сексуальные атрибуты даны куда рельефнее. Разумеется, нет никаких неожиданных хеппи-эндов – Кристиан Винтер не находит пути назад в свою семью. Лучшее его достижение – вежливый разговор с дочерью в кафе, она знакомит его со своим новым юношей. Зритель ясно видит, что полицейскому плевать на молодого человека, но он никак не выражает это словесно. В последнем кадре дочь целует папу в щеку, и он замечает, что за кофе заплатил молодой человек.
Джек назвал стиль сериала «мягкий нуар» – так он сказал Нико Аудеянсу, тот зашел к нему в гости узнать, что он думает про работу Ванфлека. Нико сериал тоже нравился. Он не стал спрашивать Джека, как прошла его встреча с Фемке. Он знал ее, а будучи полицейским, был осведомлен обо всех деталях Алисиной истории. Джек только сказал ему, что Герберт Гофман – татуировщик, а не органный мастер. Нико, конечно, поинтересовался, поедет ли он в Гамбург.
Джек не собирался туда ехать. Актеры, конечно, хорошо умеют лгать другим, но вот себе они умеют лгать не лучше обычных людей – и даже актеру стоит трижды подумать, прежде чем лгать полицейскому.
